«Если бы согласился с планом «зачистки» Ингушетии, крови было бы больше». История отставки генерала Саввина.

Понятия о чести политика или военного у нас не в чести. Отставки, да еще по собственному желанию, в наши дни редки. Но, по крайней мере, одна известна.

Четырнадцать лет назад в дни так называемого осетино-ингушского конфликта бывший командующий внутренними войсками РФ генерал-полковник Василий Саввин добровольно заявил об отставке. Для многих она и по сей день представляет­ся загадкой.

Надо заметить, что сам полузабытый, но все еще неразрешенный осетино-ин­гушский конфликт, оставшийся в тени Чеченской войны, — тоже загадка даже для самих противоборствующих народов, так и не осознавших до конца, что это с ними было в страшные дни конца октября — начала ноября 1992 года, откуда поднялась кровавая волна ненависти, выплеснувшаяся на улицы мирного сельского района, унесшая за пять дней около восьми сотен человеческих жизней, лишившая десятки тысяч людей крыши над головой.

Между тем события эти происходили в присутствии и при участии двух вице-премьеров Георгия Хижи и Сергея Шойгу, всех силовых министров (Грачева, Ерина, Ба­ранникова). Был среди них и командующий внутренними войсками генерал-полков­ник Саввин, назначенный в те дни командующим объединенной группой войск в зоне конфликта.

Согласившись ответить на мои вопросы, Василий Нестерович в конце беседы вы­разил сомнение, не подольет ли такая публикация масла в костерок, который и без того никак не погаснет. Но и дальняя, и ближняя история Северного Кавказа убеждает нас в том, что затянувшееся умолчание сохраняет ожесточение, но не согласие. Правда — лечит.

— Василий Нестерович, как вы тогда оказались во Владикавказе?

— В октябре 1992 года обстановка в Пригородном районе Северной Осетии накалилась до предела. Принятый Вер­ховным Советом России Закон о реаби­литации репрессированных народов, в особенности статья о территориальной реабилитации, внушила одной части на­селения мысль о торжестве справедливости, а другой — страх потерять Пригород­ный район, переданный им Сталиным по­сле депортации вайнахов и упразднения Чечено-Ингушской АССР. Неуверенность людей в своем будущем заставляла их ис­кать защиты, вооружаться.

Я вылетел на Северный Кавказ в конце октября 1992 г., когда получил сообщение о нападении на подразделение внутрен­них войск в Назрани. Толпа требовала раздать им оружие, поскольку тогда уже с обеих сторон были первые жертвы, пер­вые беженцы, первые заложники. Момент был довольно острый, но оружия ингуши не получили.

Одновременно с той же целью захвата оружия в Северной Осетии произошло нападение на учебный центр Владикав­казского училища внутренних войск в по­селке Комгорон. Насколько мне известно, это нападение было организовано на­чальником местного отделения милиции и тоже, возможно, не по собственной инициативе.

Оружие на этот раз пришлось отдать. Офицеров толпа поставила к стенке, а двух курсантов, продолжавших защи­щать склад, просто растерзала. Людям за­морочили головы целенаправленными сообщениями, что вооруженные до зубов ингуши вот-вот захватят Комгарон. Разо­браться тогда в обстановке и нерядовому человеку было непросто.

Из аэропорта я направился в МВД Се­верной Осетии. Министр внутренних дел Кантемиров сообщил, что хорошо орга­низованные ингушские вооруженные формирования движутся на Владикавказ. В Верховном совете республики его пред­седатель Галазов сказал мне, что люди тре­буют оружия и, если я его не выдам, народ начнет штурм. Он настоял, чтобы я вышел объясняться с собравшимися на площади людьми. Я понял, что на меня оказывают давление и толпа собрана специально для этого. Оружие они все же получили, но не от меня, а по решению Министерства Обороны РФ.

— Вы говорите о розданных через во­енкоматы 600 автоматах? Но ведь из­вестно, что Галазову по распоряжению тогдашних вице-премьеров Хижи и Шой­гу, прибывших в Осетию почти одновре­менно с вами, передали 5 7 танков, БТРы и БМП. Высокопоставленные члены россий­ского правительства вооружали граж­дан по неведению?

— Ну, это не совсем так. Напомню, что еще раньше в том году в Северной Осетии были созданы первые на Северном Кавка­зе незаконные формирования: нацио­нальная гвардия, ополчение под командо­ванием Бибо Дзуцева, из Южной Осетии прибыл «миротворческий батальон», от­личившийся впоследствии особой жесто­костью… Прежде мне приходилось инспе­ктировать Цхинвал и наблюдать, как за счет Южной Осетии со складов Северо-Кавказского военного округа вооружа­лась и Северная Осетия. Даже для нужд сельского хозяйства закупались БТРы.

— Да, я бывала в Осетии в команди­ровках и все не могла взять в толк, что такое «колхозный БТР». Новорожденная Республика Ингушетия тогда еще не имела властных структур, скажите, откуда там появились мощные воору­женные силы, способные захватить Вла­дикавказ?

— Так вот я и хочу сказать, что не было этих вооруженных сил. Были стихийные небольшие группы, оснащенные, в основ­ном, стрелковым оружием. Противосто­ять Северной Осетии, тем более напасть на нее, конечно, Ингушетия не смогла бы.

Из показаний С. Шойгу и Г. Фила­това в Генеральной прокуратуре: Вопрос: Была ли в действительно­сти у ингушей серьезная техника, кроме стрелкового оружия? Прихо­дилось слышать о наличии у них тан­ков, орудий, реактивных установок «Град»…

Шойгу: Я привык говорить о том, что видел сам. Во время моего пребы­вания в зоне конфликта у ингушей ничего подобного я не видел.

Дело в том, что к нам поступала са­мая противоречивая информация. Значительная часть ее не подтвер­ждалась. Частенько подобную ин­формацию подбрасывало местное МВД, временами МБ…

Филатов: Конечно, у осетинской стороны оружия было значительно больше.

— Василий Нестерович, как же так? Если неравенство сил было столь явным, а накал страстей столь опасным, если все это понимали, как же представите­ли Центра, прибывшие в зону конфликта для его урегулирования, могли внедрять туда столько оружия? Как могла армия участвовать в боевых действиях и стре­лять по мирным селам? Как мог генерал-полковник Филатов выступать по теле­видению по шпаргалке Галазова и призы­вать объединить усилия против «агрес­сора»?

— Полагаю, конфликт этот затевался преднамеренно, все было спланировано. Достаточно сказать, что вместо обычного в таких случаях использования войск для разведения противостоящих сторон была задумана операция деблокирования с по­следующей чисткой территории. Сейчас объясню, что это такое. Накануне траги­ческих событий (в октябре 1992 г.) состо­ялась сессия Верховного совета Северо-Осетинской ССР, на которой приняли ре­шение о деблокировании дорог, закры­тых местными жителями в некоторых се­лах Пригородного района, с компактным ингушским населением. Мои люди ездили по этим дорогам, там не пропускали толь­ко носившуюся по улицам осетинскую боевую технику. «Деблокирование» — это, практически, вид боевых действий. Такая операция, полагал я, приведет к вводу в населенные пункты вооруженных фор­мирований Северной Осетии и к практи­ческому вытеснению оттуда ингушей. Помня трагические последствия такой же операции «Кольцо» в Карабахе, я послал телеграмму Галазову, министру обороны РФ, доложил министру внутренних дел РФ Ерину. Довел до их сведения, что пла­нируемая операция приведет к массовым жертвам и поэтому считаю ее нецелесо­образной. Они все промолчали.

Безусловно, под предлогом устране­ния опасности со стороны Ингушетии было задумано создать четкую границу, вытеснив за нее ингушей.

Ситуация на Северном Кавказе была такова, в том числе и в Осетии, что мы ра­ботали в угоду политикам, хотевшим за счет национализма удержаться у власти.

— Во Владикавказе вы оказались старшим войсковым начальником и по настоянию Хижи возглавили командова­ние объединенной группой войск. У вас, следовательно, сосредотачивалась вся информация, и вы же обладали властью принимать решения. Была ли возмож­ность остановить трагическое разви­тие событий?

— Собственной разведки у меня не было. Вся информация поступала из МВД Северо-Осетинской ССР. А это была про­думанная система дезинформации. Не сразу, но пришлось в этом убедиться. Шли сообщения о скоплении ингушских сил в том или ином направлении, о передвиже­ниях ингушских танковых колонн, о по­ступлении вооружения со стороны Чеч­ни. Я несколько раз направлял на разведку вертолеты. Вели разведку и армейскими силами. Ни бронеобъектов, ни каких-ли­бо колонн, взводов, рот мы не обнаружи­ли. Все это было блефом… Был также за­фиксирован случай целенаправленной провокации. Наш лейтенант расстрелял офицера осетинской милиции, когда об­наружилось, что тот со своими сотрудни­ками под видом ингушей напал на броне­транспортер дивизии Дзержинского. Уст­раивали также мнимый бой под стенами особняка, где ночевали Хижа и Шойгу.

— Прибывший на родину в отпуск и назначенный в первые дни конфликта военным комендантом Назрани генерал Муса Цечоев участвовал в первых перего­ворах с Г.С. Хижой в аэропорту Беслан. Убедившись, что вице-премьер недоста­точно владеет обстановкой, так же, впрочем, на тот момент, как и его собеседники, Цечоев предложил всем восполь­зоваться вертолетом и облететь горя­чие точки района, опросив везде по одно­му из местных жителей с каждой сторо­ны — осетинской и ингушской. Хижа не соглашался, но, в конце концов, дал добро на вылет. Однако на летном поле не поя­вился. В кабинете его тоже не оказалось — вышел в другую дверь и уехал во Влади­кавказ. (По магнитофонной записи бесе­ды с М. Цечоевым. — И. Д.)

— Из объединенного командования ничего не получилось. Я собрал штаб, ор­ганизовал связь, стал разбираться, какие у меня имеются наличные силы. Нацио­нальная гвардия представила список лич­ного состава из 15 человек! Прибывший парашютно-десантный полк под коман­дованием заместителя командующего ВДВ генерала Чиндарова сразу же выдви­нулся к ингушской границе для прикры­тия Чермена от проникновения туда бое­виков. Ночью десантники растерялись, попали не туда, услыхали выстрелы, от­крыли «ответный» ураганный обстрел. Я стал выяснять, что происходит, связался с Чиндаровым. Он мне заявил по телефону, что ведет тяжелый бой с неизвестными бронесилами, что огонь плотнее, чем в Афганистане. Утром на вертолете я при­летел «в район тяжелых боев». Но ничего, кроме «москвича» и сожженного автобу­са, там не обнаружил. Ни малейших сле­дов тяжелой техники. Не было там ника­кого боя.

Сил внутренних войск явно было не­достаточно, чтобы остановить волну убийств и мародерства. Требовалось не менее одной дивизии, то есть 6-7 тысяч человек, чтобы колоннами стать и развер­нуться против осетинской национальной гвардии: вооруженный перевес был явно на их стороне. А внутренние войска ко времени конфликта располагали числен­ностью до полутора тысяч человек.

Но, повторяю, главные решения при­нимались на политическом уровне.

— Чья это все-таки была идея ввести войска на территорию Ингушетии и устроить «зачистку» Назрани?

— Прилетели все силовые министры: Грачев, Ерин, Баранников. Вице-премьер Хижа был полностью под влиянием Галазова и занимал откровенно односторон­нюю позицию. Я не присутствовал на со­вещании, где принималось это решение. Меня просто не приглашали на такие со­вещания.

Из показаний В.Н.Саввина в Гене­ральной прокуратуре РФ:

— Я выступал в Верховном Совете Северной Осетии и сказал, что люди, которые страдают от возникшего конфликта независимо от нацио­нальности, для меня одинаковы, чем вызвал большое недовольство осе­тинских депутатов: как это я, дескать, ставлю осетин и ингушей «на одну доску»? Лично я считаю, что недове­рие Галазова ко мне возникло еще с тех пор, когда я без его ведома вывел наш полк из Южной Осетии…

Замысел же у них был общий: хватит, мол, теперь нужно Ингуше­тию брать. И с ходу на Чечню. Пос­ледствия этого дилетантизма и шапкозакидательства были бы ужасны. Я дал команду начальнику штаба подсчитать, какие оператив­но-войсковые силы для этого потре­буются. Получилось, как я и ожи­дал, что если выполнять задачу гра­мотно, то есть обеспечив безопас­ность мирного населения, силы нужны будут огромные. Сказал об этом Грачеву. «Вы что, приказ пре­зидента отказываетесь выполнять?» — спросил Грачев. «Нет, не отказы­ваюсь, — ответил я, — но считаю это нецелесообразным из-за отсутствия сил и средств».

Из показаний Г. Филатова в Гене­ральной прокуратуре РФ:

Вопрос: С чем была связана за­держка ввода войск в зону вооружен­ного конфликта? Ведь чем быстрее были бы введены войска, тем быст­рее можно было бы локализовать конфликт и приступить к разоруже­нию противоборствующих сторон?

Филатов: Все собрались в штабе корпуса, туда прибыли Грачев, Ерин, Баранников. Выступили Хижа, Шой­гу. Было в резкой форме заявлено: из-за того, что Саввин своевременно не ввел внутренние войска, гибнут лю­ди. Очень резко выступил в отноше­нии Саввина Шойгу. Я сказал, что за­дача по вводу войск была сорвана из-за Саввина.

— Итак, вас упрекали, что внутрен­ние войска были введены в зону конфликта с опозданием, что из-за вашей нерас­порядительности и произошло крово­пролитие.

— Я с себя вины не снимаю. Но не за опоздание и тем более не за «нераспоря­дительность», а за то, что мы не смогли отсечь осетинские формирования от мирного ингушского населения. У нас, как я уже говорил, просто не было для этого достаточно средств, и я об этом предупреждал. По-человечески я очень тяжело пережил и по сей день переживаю ту ситуацию. Но, как военный, понимаю: если бы согласился с планом «зачистки» Ингушетии, крови было бы больше, мно­го больше. У нас сейчас есть пример Чеч­ни. Вторая причина моего решения об отставке — необъяснимое прекращение комплектования внутренних войск, вы­полняющих свои обязанности на преде­ле возможностей. Но рапорт об отставке я подал, когда узнал, что они все-таки приняли решение вводить войска в Ингу­шетию до границы с Чечней. Ведь вслед за нашими боевыми порядками шли бы осетинская национальная гвардия, опол­ченцы и югоосетинский батальон! А они вели огонь на поражение, не выбирая це­ли, как это и случилось в Пригородном районе.

— Василий Нестерович, я понимаю, что военный такого ранга не мог на­звать другие причины неисполнения рас­поряжений высших должностных лиц, но у вас они были?

— Были. Начать тогда операцию про­тив Чечни значило запалить весь Север­ный Кавказ. Понимая, что мой рапорт могли положить в стол, я убедился, что он зарегистрирован. Отставка была принята через два месяца. По предложению Шах­рая.

***

Дилетантизм, невзыскательность в выборе средств в соответствии с чьими-то представлениями о стратегических интересах России, а также провинциа­лизм и опасная иллюзия, будто политику можно делать по блату, — вот убийствен­ные черты российской власти разных уровней. Первый на территории России вооруженный конфликт, внешне полу­чивший форму межэтнического, произ­вел на Северном Кавказе фундаменталь­ные перемены, проявил, как снимок на залежавшейся фотопленке, скрытую и скрывавшуюся долгие годы картину взаи­моотношений народов, устремлений правящих групп, бессмысленную инер­ционность российской национальной политики и нескрываемое пренебреже­ние к людям. Он перекорежил десятки тысяч жизней, круто изменил и судьбу ге­нерал-полковника Саввина.

Отставку по принципиальным сооб­ражениям ему не простили.

Ирина Дементьева

Журнал «Дош», № 4 (14), 2006 г.

Источник: