Хасан Кациев: “Мой отец де-факто умер, а де-юре до сих пор жив”. О том, как в статистике Ингушетии по COVID цифры расходятся с фактами.

Ингушский политзаключенный Хасан Кациев пожаловался на то, что уже три недели не может получить документы о смерти своего отца, который скончался от коронавируса.

“Как было? У отца поднялась температура, мы вызвали врача, который сказал, что это просто ангина. Потом еще два дня отец лечился дома, у него болело горло, был жар. Когда сделали флюорографию, выяснилось, что у него двусторонняя пневмония, и его тут же отвезли в ИРКБ, где он через три дня скончался”, — рассказал Фортанге активист.

При этом, заявляет Кациев, официально смерть его отца никак не подтверждена. “На десятый день после того, как он умер, нам принесли постановление Роспотребнадзора, где было написано, что мой отец должен две недели соблюдать карантин. После того, как он умер! Это выглядело издевательством. Но более того — мы поехали в больницу, чтобы получить справку, что отец умер, получить диагноз, но нам там ответили, что его нет в компьютере! И так мы ездим уже больше двух недель почти каждый день — и каждый раз одно и то же, “У нас в базе его нет”. Мой отец де-факто умер, а де-юре до сих пор жив!” — возмущается собеседник. 

Сегодня федеральный оперативный штаб по борьбе с коронавирусом опубликовал отчет по регионам — где больше всего выявлено заболевших. На первом месте — Москва, в топ-5 по числу заболевших в СКФО попал Дагестан, а в топ-20 — Северная Осетия.

Ингушетия по числу зараженных находится только на 32 месте — COVID подтвержден у 1561 человека. При этом по числу смертей от коронавируса республика входит в топ-5 и обгоняет даже Дагестан: по официальным данным, в Ингушетии от коронавируса скончались 35 человек. По этому показателю впереди только Москва (1651 смерть), Подмосковье (271), Петербург (95) и Нижний Новгород (45). 

Это выглядит довольно странно: заболевших относительно мало, а умерших — очень много. С чем это может быть связано? Действительно ли в Ингушетии меньше людей болеет коронавирусом? 

“Когда я поступила, людей было очень много”, — рассказывает жительница Сунжи, которую госпитализировали в ИРКБ — одну из двух больниц в республике, перепрофилированных под коронавирус. “Потом был небольшой спад, у нас из палаты выписали двоих, но потом новые люди появились, сейчас палата опять полная”, — отметила она. По словам женщины, у нее тест на COVID не брали. “Насколько я знаю, мне после КТ поставили “подозрение на коронавирус”, но точно я сказать не могу, какой у меня диагноз официально”, — призналась она. 

Медперсонала в ИРКБ “катастрофически не хватает”, особенно медсестер. “И санитарка всего одна”, — говорит собеседница. Но обхождение с больными, по ее словам, очень хорошее, “внимательное и отзывчивое”. 

Житель Яндаре, который лежал с коронавирусом в НРБ, сообщил Фортанге, что у него диагноз COVID — подтвержденный, и у всех, с кем он лежал, тесты брали. “Правда, очень долго не было результатов теста”, — отметил он. 

По мнению собеседника, такая несостыковка цифр по числу заболевших и умерших может объясняться тем, что жители республики боятся обращаться к врачам. “Ходят слухи, что врачи в больницах плохо смотрят за пациентами, а те, кто попал в больницу, умирают, поэтому люди до последнего стараются лечиться самостоятельно, покупают антибиотики, а в больницу в итоге попадают только тогда, когда избежать этого уже невозможно, ситуация тяжелая”, — поясняет он такое высокое количество смертей. 

Он также отметил отличное обращение медперсонала. “Наши врачи и медсестры — молодцы, настоящие герои. Их сейчас мало, видно, что они работают при высокой нагрузке, но при этом, когда я лежал, к нам в палату и врачи, и медсестры приходили по несколько раз в день, снимали все данные и так далее”, — рассказал он. 

“Смысла в этих первичных тестах не было, поэтому терапевты стали очень неохотно тестировать, а статистика от этого зависит, — сказал Фортанге врач, работающий в COVID-госпитале. — Если это по работе не надо, медикам, например, то они и меньше тестируют”. При этом, по его словам, сильной загруженности пациентами в больницах уже нет: “Ложатся — выписываются, ложатся — выписываются. Хотя без пациентов мы, конечно, не остаемся. И в ИРКБ, и в НРБ всё заполнено — не под завязку, но все-таки”. 

Между тем новости о том, что официальная статистика не соответствует действительности, то и дело мелькают в ингушском Телеграме. Не верит официальной статистике и Хасан Кациев. 

“Я разговариваю с людьми — таких, как мой отец, незафиксированных, очень много. Власти говорят — 35 человек, но в Ингушетии никто этому не верит, похоже, умерших от коронавируса гораздо больше. Например, у меня умер еще зять, муж моей сестры. Ему поставили диагноз — двусторонняя пневмония”, — сказал активист. 

“Когда мы поехали забирать тело зятя, то спросили у медперсонала, сколько у них в тот день умерло человек, — продолжает он. — Нам ответили: “Семеро”. А в официальной статистике за этот день мы потом увидели: “Двое”. 

“У меня есть родственница, она работает врачом. Я ее спросил недавно, сколько человек в этот день (день разговора) умерло от коронавируса в Ингушетии, она сказала, что 12. А в официальных данных за тот день было трое! В общем, по всей совокупности — официальная информация доверия совсем не внушает”, — заключил Кациев.