Показания Шойгу, Филатова и Саввина об этнической чистке 1992 года. Секретные протоколы.

Показания, данные следователю по особо важным поручениям Генеральной прокуратуры РФ Костареву В.Е. участниками этнической чистки ингушей в г. Владикавказе и Пригородном районе Северной Осетии в октябре-ноябре 1992 года (г. Москва, май-июнь 1993 г.)

В течение 13 лет, прошедших после совершенного в отношении ингушского народа геноцида перед ингушами ни разу не вставал вопрос: Кто виноват? Поскольку первые же дни кровавых событий показали, что их сценарий расписывался задолго до 31 октября 1992 года, как во Владикавказе, так и в Москве.

В доказательство этого можно приводить множество документов. Думаем, что одним из неопровержимых свидетельств того, что и Владикавказ, и Москва, разыгрывая тот кровавый спектакль, играли в одни руки, являются и публикуемые нами материалы допросов председателя ГКЧС РФ С.К. Шойгу, его заместителя генерал-полковника Г.В. Филатова и командующего внутренними войсками МВД России генерал-полковника В.Н. Саввина.

Впервые опубликованные в изданном в 1996 году Ингушским «Мемориалом» «Докладе «О массовых нарушениях прав граждан ингушской национальности в Российской Федерации 1992-1995 гг.» эти материалы более не печатались и не комментировались. За исключением газеты «Ангушт» допросы трех военачальников объёме не воспроизводились. Правда, газета «Московский комсомолец», опубликовав фрагменты допросов Сергея Шойгу, Геннадия Филатова и Василия Савина, дала соответствующий комментарий. Но даже в этих фрагментах вырисовывается реальная картина происходивших тогда событий.

Обозначены истинные сценаристы трагедии – Владикавказ и Москва. Владикавказу нужно было проучить ингушей и отбить у них охоту «претендовать» на собственные территории. А Москве не терпелось проучить чеченских сепаратистов. Именно поэтому следователям дана была установка замолчать дело. Для продолжения следствия не хватило политического мужества ни следователям, ни хозяевам Кремля. По этой причине и стали протоколы допросов высоких начальников секретными.

Мурат ОЗИЕВ, газета «Ангушт»

ШОЙГУ Сергей Кужугетович, председатель Госкомитета РФ по чрезвычайным ситуациям.

— Каким образом Вы оказались в районе осетино-ингушского конфликта осенью 1992 г., приходилось ли Вам до этого заниматься вопросами осетино-ингушских отношений?

— До вооруженного осетино-ингушского конфликта, возникшего осенью 1992 г., проблемами отношений этих двух народов я не занимался. Но у меня был опыт урегулирования вооруженного конфликта между Южной Осетией и Грузией. По поручению Президента России я занимался вопросами создания миротворческих сил, их вводом в зону конфликта. При моем участии шел весь переговорный процесс между грузинской и осетинской сторонами, направленный на урегулирование этого конфликта.

В конце октября 1992 г. я вместе со своим заместителем генерал-полковником Филатовым Г.В.–командующим войсками гражданской обороны страны, на нашем самолете вылетел в Сибирь для инспекции войск и подразделений, подчиненных ГКЧС России. В свое время войска гражданской обороны были выведены из подчинения министерства обороны России и подчинены ГКЧС РФ в оперативном подчинении. При ГКЧС был специально создан штаб этих войск. По пути в Сибирь мы сделали остановку в Екатеринбурге. Когда был развязан вооруженный конфликт между ингушами и осетинами, мне в Екатеринбург позвонил первый вице-премьер Гайдар Е.Т., сообщил о конфликте и том, что там создалась довольно сложная обстановка, и поэтому я немедленно должен вылететь во Владикавказ. На мой вопрос, в качестве кого я туда лечу, заявил, что там нужна моя помощь, поскольку я уже имею опыт работы в зоне межнациональных конфликтов. Мне необходимо оценить создавшуюся там ситуацию и помочь вылетевшему туда из Москвы вице-премьеру Хиже Г.С. в организации работы по урегулированию этого конфликта. Проще говоря, я туда летел в качестве человека, который хоть что-то знает, как действовать в создавшейся там обстановке. Вместе со мной во Владикавказ вылетел и генерал-полковник Филатов Г.В. В аэропорт Беслан мы прилетели поздно вечером 31 октября 1992 г. Из аэропорта относительно беспрепятственно я прибыл к зданию Верховного Совета и Совета Министров СОССР. В пути следования нас несколько раз останавливали какие-то люди, причем нельзя было толком понять, кто они такие. Среди них были люди в гражданской одежде, в форме работников милиции, омоновцев и т.п. Часть из них была вооружена огнестрельным оружием. Они проверяли у нас документы и пропускали дальше. Во Владикавказе и по дороге к нему то там, то здесь попадались огромные скопления людей, повсюду были установлены посты, кордоны, заслоны, туда-сюда передвигались бронетранспортеры с вооруженными людьми. На постах гражданские люди жгли костры, часть из них была вооружена охотничьими ружьями.

Площадь перед зданием Верховного Совета и Совета Министров во Владикавказе была запружена народом. Собравшиеся, а это были преимущественно осетины, находились в возбужденном состоянии и вели себя довольно агрессивно. То там, то здесь раздавались требования о немедленной смене правительства Северной Осетии, которое, по мнению собравшихся, проявляет нерешительность в организации отпора проникшим на территорию республики ингушским вооруженным формированиям. Раздавались требования поднять на защиту республики дислоцирующийся здесь армейский корпус, все чаще раздавались призывы к захвату военных складов с техникой и вооружением, вооружаться и противостоять ингушам.

С трудом мне удалось проникнуть в здание Верховного Совета и Совета Министров Северной Осетии. Там находился Хижа, кто-то из руководства республики, но кто именно, сейчас не помню.

Со слов Хижи и его помощников я понял, что рано утром 31 октября ингуши совершили нападение на черменский пост, разоружили находившееся там воинское подразделение, захватили имевшееся там оружие и бронетехнику, в частности, несколько БТРов. После этого они овладели селением Чермен и движутся в сторону Владикавказа. Идут боевые действия и в других селах, расположенных на территории Пригородного района, где ранее проживали ингуши, а именно на участке между селениями Чермен и Октябрьское. Как мне сообщили, таким образом ингушская сторона намерена решить проблему возврата принадлежавшей ей до депортации 1944 г. территории Пригородного района, которая тогда была присоединена к Северной Осетии.

У меня сложилось впечатление, что в тот период мало кто владел обстановкой; знают, что там стреляют, в другом месте, много было неразберихи. В кабинет, где мы находились, довольно часто вбегали люди и кричали, что у них убили детей, захватили и увели куда-то родителей, выгнали из дома стариков и т.п. Был какой-то хаос… До моего прибытия сюда, Хижа успел провести совещание с местным руководством, но какие вопросы решались там, я не знаю. Полагаю, что он пытался выяснить, что же происходит на самом деле.

Вскоре после моего прибытия поступило сообщение, что местное население имеет намерение напасть на воинские склады и завладеть имеющимся там вооружением, техникой и боеприпасами. Я связался по телефону со штабом армейского корпуса и поинтересовался, что там происходит. Мне сообщили, что у ворот военного городка собралось большое количество осетин, среди которых много женщин, стариков. Эти люди требуют выдачи им оружия. Часть из них пытается сломать ворота и проникнуть на территорию городка, с трудом, но их пока удерживают. Командование корпуса высказало тревогу о том, что необходимо что-то предпринять, иначе толпа ворвется в воинскую часть и захватит оружие. Применить оружие против толпы нельзя, т.к. там находятся дети, женщины и старики.

Когда пришел Хижа Г.С., я попросил его определить мне круг вопросов, которыми я буду заниматься. Он сообщил, что люди на площади требуют выдать им автоматы. Руководство Северной Осетии склонялось к тому, чтобы удовлетворить это требование собравшихся на площади людей, иначе толпа ринется к военным городкам и захватит армейское вооружение, а это еще больше усугубит обстановку. Георгий Степанович попросил меня заняться этим вопросом.

Я прекрасно понимал, что выдавать оружие, тем более кому попало, ни в коем случае нельзя, т.к. не известно, чем может все это кончиться. Необходимо каким-то образом нормализовать обстановку, сделать так, чтобы люди ушли от военных складов. К этому времени стало известно, что неизвестными были захвачены в качестве заложников жена и дочь начальника штаба корпуса Скобелева. Цель та же – выдача оружия. В заложники был взят один из офицеров штаба корпуса, по званию подполковник. Зная о том, что склады с вооружением могут быть заминированы, они пытались его заставить безопасным путем провести к складам с оружием, открыть их. Мы немедленно приняли меры, направив туда кого-то из руководства республики. Если тогда захват оружия удалось предотвратить, то что-то из техники было угнано, что именно, сейчас не помню. Я тогда прекрасно понимал, что население этим не успокоится и вновь будет предпринимать попытки завладеть оружием, тем более обстановка в целом усложнялась с каждым часом.

Следует отметить, что тогда, особенно в первые дни конфликта, мы работали на пределе сил, поэтому одни дни накладываются на другие, и я невольно могу допустить ошибку во времени, рассказывая о тех или иных эпизодах своей работы там, возможны отдельные неточности в деталях.

Все мы понимали, что нужно как-то разрядить обстановку, заставить людей покинуть площадь перед зданием Верховного Совета и Совета министров, разблокировать военные городки и склады с вооружением. Кому-то пришла в голову мысль о том, что нужно объявить людям, что оружие может быть им выдано, но только через военные комиссариаты при условии, что военные городки и склады будут разблокированы, люди уйдут с площади. Минут через тридцать после объявления об этом площадь была пуста. Я поехал в штаб корпуса с тем, чтобы лично разобраться в сложившейся там ситуации. Уже была ночь, но толпа собравшихся граждан, требовавших выдачи им оружия, от штаба корпуса не ушла. В штабе корпуса находились командир корпуса Шелудько, его начальник штаба Скобелев, заместитель командующего СКВО Дудьев. К этому времени во Владикавказ прибыл командующий внутренними войсками МВД России генерал-полковник Саввин В.Н., но был ли он в то время в штабе корпуса, не помню.

Стали поступать звонки о том, что люди стали собираться у райвоенкоматов и требовать выдачи оружия. Мы же старались как можно дольше тянуть время, поэтому людям было объявлено, что необходимо принести военные билеты и паспорта. На это ушло еще примерно часа два. С этой же целью я намеревался выдвинуть еще одно условие – оружие будет выдаваться тем, кто освидетельствован медицинскими работниками и не имеет психических отклонений, но постоянно шли звонки с требованиями выдачи оружия либо вмешательства в конфликт войсковых подразделений. Так нам удалось протянуть до 6 часов утра.

Необходимо указать, что все эти акции в отношении подразделений российской армии во Владикавказе совершались осетинским населением. Сведений о том, что со стороны ингушей предпринимались подобные действия, у меня нет. Ингушей к тому времени, по-моему, вообще не было во Владикавказе, они покинули этот город.

Часов в 6 утра в штаб корпуса прибыл Хижа Г.С., который сильно ругался по поводу сложившейся обстановки. Требования о выдаче оружия усиливались, и мы понимали, что ситуация достигла критической точки. Военные также склонялись к тому, чтобы выдать в организованном порядке под ответственность МВД СОССР какую-то часть оружия, что позволило бы на какое-то время снять накал страстей. В противном случае толпы народа начнут штурм складов и воинских частей и завладеют гораздо большим количеством оружия, боевой техникой и прочим, и тогда неизвестно, в отношении кого может быть применено это оружие. Но принять такое решение они не отваживались.

Вот именно в такой обстановке Хижа и распорядился выдать порядка 600 автоматов. Оформлялось ли это его указание письменно, я сказать затрудняюсь.

Решено было, что оружие по накладной выдадут МВД Осетии, а те в свою очередь развезут по военкоматам и раздадут по составленным спискам гражданам. Оружие выдавалось кому-то из МВД, из резерва корпуса. Появились грузовые автомашины, которые и развезли оружие по военкоматам, но, по-моему, часть оружия населению удалось захватить еще до того, как оно прибыло в военкоматы. Каким именно образом распределялось оружие среди населения, я не знаю, это уже было заботой МВД Осетии.

Я хочу подчеркнуть, что пойти на этот шаг и выдать населению незначительную часть оружия мы были вынуждены, т.к. угроза разоружения корпуса была реальной. Кульминация достигла своей высшей точки. Если бы военнослужащие применили для защиты оружие, то это бы привело к многочисленным жертвам. Несомненно, это был рискованный шаг, но именно этим был предотвращен значительно больший вред. К этому времени стало известно, что осетинами был захвачен учебный центр училища МВД, там были жертвы. Мы же стремились избежать жертв и обойтись как можно меньшими потерями. Выданное оружие предназначалось для населения Осетии, поскольку Республиканская гвардия и народное ополчение имели свое вооружение и бронетехнику.

Через некоторое время из Москвы пришел документ о создании на территории Северной Осетии и Ингушетии Временной администрации, ее главой был назначен Хижа, а я – его заместителем. С Георгием Степановичем мы определились, что я буду заниматься вопросами заложников, розыском мест захоронений погибших, оказанием помощи беженцам, местному населению и пр. К этому времени мы уже знали, что конфликтующие стороны осуществляют захват заложников.

После того как я разобрался, что происходит в Осетии, решил узнать, что происходит на той стороне – в Назрани. Информация о происходящем там поступала, но кое-что вызывало у меня сомнения в ее объективности, и поэтому я решил сам съездить в Назрань и своими глазами увидеть, что там происходит. В ночь с 3-4 ноября, еще до того, как в зону конфликта были введены войска, я на автомашине «Волга» с двумя ребятами, которых мне дали в помощь, через Беслан и Майское приехал в Назрань на центральную площадь. Поехал я инкогнито. Об этом даже не знал Хижа. Охрану и бронетехнику брать не стал с тем, чтобы не привлекать внимания. О моем намерении побывать в Назрани никто из местных руководителей не знал. В общем, меня там никто не ждал. На площади было много народа, шел митинг. Все выступления были на ингушском языке, им никто из нас не владел, и поэтому мы ничего не поняли. Значительная часть граждан была вооружена охотничьим оружием. Бронетанковой техники там я не видел. Ни с кем из местного руководства там не встречался. Побыв там некоторое время, мы беспрепятственно вернулись во Владикавказ таким же путем.

— Отдавались ли Вами какие-либо распоряжения о выдаче оружия и боеприпасов?

— Да, я припоминаю такое. Числа 1-2 ноября было письменное обращение генерал-полковника Саввина В.Н. на имя Хижи Г.С. с просьбой о выдаче боеприпасов для нужд МВД СО ССР. Я отдал распоряжение командиру армейского корпуса генералу Шелудько Н.А. о выдаче половины из требуемого. Это мое распоряжение было им выполнено.

— Вам предъявляется ксерокопия письма без даты за подписью Саввина с аналогичной просьбой. Здесь же имеется резолюция «Шелудько. Прошу выдать 1/2 часть 2.11.92г. Остальное по особой команде. 2.11.92г.». Знаком Вам этот документ?

— Да, именно об этом я и веду речь. Приведенная резолюция написана мною. Больше подобных распоряжений я не отдавал.

— Вам предъявляется письмо от 1 ноября 1992 г. за Вашей подписью на имя командира в/ч 47084 о выделении бронетанковой техники (танков Т-72) в количестве 57 ед. Что можете пояснить по этому поводу?

— Я вспомнил, что действительно я подписывал данное письмо во время своего пребывания в штабе корпуса на следующий день после его осады. Эти танки выделялись для охраны особо важных объектов: водозабора, очистных сооружений и пр.

— Но эти объекты охранялись силами МВД СО ССР, Республиканской гвардии и народного ополчения…

— Отдельные объекты охранялись и этими подразделениями, но аэропорт Беслан, военные городки, места нахождения прибывающих частей охранялись внутренними войсками и армейскими подразделениями. Кроме того, танки были выделены в Сунжу, на Черменский круг, в Тарское.

— А военные не могли решить этот вопрос?

— Мы с Хижой Г.С. представляли российское правительство, военные на такие команды не решались. Кто-то же должен был взять на себя ответственность… Я не побоялся этого сделать.

Должен заметить, что эти танки из оперативного подчинения корпуса не выходили. Экипажи были армейскими. Да, местные требовали передачи им техники, вооружения, боеприпасов, но удовлетворили мы примерно 5% от поданных заявок. Все было довольно сложно. Постепенно мы стали заменять подразделения республиканской гвардии, народного ополчения, ОМОНа МВД СОССР войсковыми подразделениями, старались убрать их с позиций на охрану каких-либо объектов.

К тому моменту, когда я отдавал подобные распоряжения, еще не был решен вопрос об объединенном военном командовании, поэтому военные и не решались отдавать команды, связанные с выдачей оружия, задействованием бронетехники. Высшим войсковым начальником был генерал-полковник Саввин В.Н. Насколько я помню, вопрос о командующем ВОГ решался с 1 на 2 ноября. Решение по Саввину было принято утром 2 ноября.

— 2 ноября 1992 г. в Ингушетии был создан Чрезвычайный комитет Ингушской Республики во главе с Богатыревым Б.Б. Что это был за орган? Временная администрация опиралась на него в своей работе?

— Этот орган мне неизвестен, никаких контактов с ним Временная администрация не устанавливала.

— Контактировали ли Вы с Аушевым Р.С., Костоевым И.М.?

— Да, неоднократно.

— С чем была связана задержка ввода войск в зону вооруженного конфликта? Ведь чем быстрее бы были введены войска, тем быстрее можно было бы локализовать конфликт и приступить к разоружению противоборствующих сторон? Срок ввода войск в зону конфликта откладывался, начиная с 31 октября 1992 г.

— Я могу отвечать лишь только за свои действия, за действия других, тем более – с чем это было связано, сказать не могу. Перед тем как в зону конфликта вошли внутренние войска, мы полетели на Черменский круг, чтобы ознакомиться с реальной обстановкой. Согласно принятому плану, войска должны были вводиться по черменской трассе, вдоль которой шли бои. Вначале должны были идти десантники, в задачу которых входило обходить населенные пункты, где шли бои, блокировали его с тем, чтобы отсечь проникновение в эти населенные пункты боевиков извне. Следом за ними, буквально с разрывом в несколько часов должны вводиться внутренние войска, которые собственно и должны были разоружать боевиков, наводить порядок, устанавливать посты, комендантский час и пр. Десантники выдвинулись и замкнули круг со стороны Ингушетии, не входя на ее территорию, а внутренние войска не идут. Когда мы прилетели на вертолете на Черменский круг: Хижа, я, Хетагуров, Саввин, еще кто-то – смотрим, десантники уже выдвинулись, а внутренних войск нет. Прибежала женщина–медсестра из черменского Дома престарелых и инвалидов. Говорит, что вы встали, сделайте что-нибудь, нас же там если не сейчас, то позднее всех перестреляют? Я спрашиваю Георгия Степановича, а затем Саввина, почему же войска не идут, ведь мы же этим самым порождаем огромное количество беженцев, создаем для себя проблемы. Саввин мне отвечает: «Ну, как сейчас можно вводить войска, они бы давно вошли, но мы собрались лететь на этот круг. Во время ввода будет стрельба, могут и наш вертолет подбить». Вот такие разговоры пошли. Как мне помнится, задержка была примерно на сутки или двое. Потом об этом пошли разговоры на совещании, когда прилетели сюда министр обороны, министр безопасности и министр внутренних дел. Потом войска пошли. Я не собираюсь быть крайним в этой ситуации. Пусть за это отвечают те, кто этим должен был заниматься. Я занимался заложниками, оказанием помощи раненым, беженцами, эвакуацией больных и раненых ингушей из больниц Владикавказа в Ростов, Краснодар, вызывал сюда самолет-госпиталь, т.е. занимался своей непосредственной работой по линии ГКЧС.

— А какова была роль в этом Республиканской гвардии, народного ополчения Осетии, добровольцев из Южной Осетии? Предусматривалось ли их использование после ввода войск в зону конфликта?

— Участие ополчения, гвардии и «южан» в плане не предусматривалось. После ввода войск должны были подойти силы МВД: патрульно-постовая служба, ГАИ, ПМГ из других регионов России, которые и должны были организовать поддержание охраны общественного порядка, но, к сожалению, эти силы подошли, когда войска вышли на границу с Чечней. Об осетинской стороне речи тогда не шло, предусматривалось использование для этих целей сил МВД из других регионов страны. Каким образом здесь, в районе конфликта, оказались добровольцы из Южной Осетии – об этом, думаю, лучше спросить у самих осетин.

— Вместе с тем осетинская сторона утверждает, что «мы все (в том числе и осетинская сторона) действовали против агрессора единым фронтом». При этом они ссылаются на выступления Хижи Г.С., Вашего заместителя Филатова Г.В. Как это понимать?

— Что они ссылаются на Филатова… После того как они выставили его на телевидении, я его отправил из зоны конфликта, чтобы не было лишних разговоров. Это было 3 ноября. Он фактически ничего не сделал, кроме своего выступления по телевидению. От Филатова ничего не зависело. В зону конфликта он попал случайно, мы же с ним летели инспектировать войска гражданской обороны в Сибири. Но следует учесть, что Филатов длительное время был командующим смешанными миротворческими силами в Южной Осетии, 3 месяца, имеет определенный опыт в этом. Я предлагал, чтобы войсковую группу в зоне конфликта возглавил Филатов. Исходил я из того, что если поставим Саввина, министерство обороны будет себя считать обиженным, если поставим кого-то из министерства обороны, это вызовет нарекания со стороны МВД. Филатов же не подчинялся ни тем, ни другим, поскольку войска ГО подчинены непосредственно ГКЧС.

— Но его поставили возглавлять группу военных инспекторов… В чем заключалась деятельность этой группы?

— Эта группа должна была владеть действительной обстановкой в зоне конфликта, выезжать на места и разбираться на месте, что конкретно происходит там. Дело в том, что нам поступала самая противоречивая информация. Военные или сотрудники министерства безопасности докладывают: оттуда-то идут ингушские танки, там-то действуют БТРы, там-то у ингушей находятся орудия. Причем, сообщения в основном делались в устной форме, необходимо было срочно принимать решение. Значительная часть подобной информации не соответствовала действительности. В качестве примеров хочу привести два случая.

Получаю информацию, что в населенном пункте Мужичи, по оперативным данным, обнаружены два самолета СУ-25. Вопрос, откуда у ингушей эти самолеты. В запарке я даю команду слетать туда на в вертолете и проверить, а мне говорят, что в Мужичах народ сроду асфальта-то не видел, а ты туда два СУ-25 посадил.

Или еще. Поднимают меня ночью и сообщают, что в районе Черменского круга появилась колонна ингушских или чеченских танков. И сообщают об этом не какие-нибудь старушки, а военные. Утром беру бригаду спецназа, военных и едем туда смотреть, где же танки. Никаких танков нет, и даже следов их пребывания. Частенько подобную информацию подбрасывало местное МВД, временами МБ. Я всегда с недоверием относился к такой информации, пытался очень быстро ее проверить и лишь после этого принимать какое-либо решение.

— Скажите, была ли в действительности у ингушей серьезная техника, кроме стрелкового оружия и нескольких захваченных БТРов? Мне приходилось слышать о наличии у них танков, орудий, реактивных установок «Град» и т.п. …

— Я привык говорить о том, что я сам видел. Во время моего пребывания там, в зоне конфликта, у ингушей ничего подобного я не видел.

— Допрошенный в качестве свидетеля представитель Президента России в Ингушской Республике Костоев И.М. утверждает, что он предлагал ввести войска в зону конфликта со стороны Беслана, блокировать ее, а затем производить разоружение противоборствующих сторон. Вначале с этим согласились, но потом начали вводить войска со стороны Владикавказа и вытеснять ингушей, а это повлекло массовые жертвы. Решение об этом принималось с Вашим участием?

— К этим решениям я никакого отношения не имел. Я предлагал им, чтобы эту группировку войск возглавил Филатов, но меня не послушали.

— Не было ли у Вас информации о том, что в зону конфликта приезжали Дудаев или Сосланбеков?

— В отношении Дудаева мне ничего неизвестно, а вот Сосланбеков приезжал, по-моему, 5 ноября. Войска уже стояли на Черменском кругу, когда он там появился. Я с ним ранее знаком не был. С ним еще кто-то приезжал, но он в основном общался с Хетагуровым. Он говорил, что приехал осуществлять миротворческие функции. Сосланбеков просил, чтобы его пропустили во Владикавказ для встречи с председателем Верховного Совета СОССР Галазовым А.Х. Позднее, числа 14-15 ноября, когда положение удалось более-менее стабилизировать, он приезжал во Владикавказ и встречался с руководством Северной Осетии. Я на этой встрече не присутствовал.

— Велся ли учет раненных, убитых, заложников?

— Первоначально было не до этого. Сведения были отрывочные, нуждались в проверке. Ведь очень много погибших закопали без какого-либо счета, опознания. Я категорически запрещал хоронить погибших без нашего ведома, но не всегда это получалось. С ранеными как-то было проще в этом плане, их можно было учесть. Несколько труднее с заложниками. Как только мы получали сообщение о местонахождении заложников, вступали в переговоры со сторонами, убеждали, договаривались, «торговались» наконец. Особенно на первом этапе. Допустим, одного мужчину меняли на двух женщин, или трех женщин за конкретное лицо. Первое, что мне удалось сделать, это добиться, чтобы безоговорочно выпустили стариков, женщин и детей без какого-либо счета. Трудно, но пошли на это. Постепенно работа эта налаживалась. Потом прилетели Степанков с Яровым, они попытались что-то сделать в отношении заложников, но осетинские боевики их чуть ли не под автоматы поставили. Меня тогда не было там, я вылетал на сутки по делам. Очень трудно было решать эти вопросы. За определенных заложников требовали с родственников денежный выкуп, и такое бывало.

В зоне чрезвычайного положения я пробыл ноябрь и декабрь.

— Контактировали ли Вы с добровольцами из Южной Осетии. Когда они появились там?

— Появились они там буквально в первые дни конфликта и довольно неожиданно. Осетинское руководство говорило мне, что кударцы пришли нам помочь в беде. Вообще они довольно постоянно курсировали там между Южной и Северной Осетией. Впервые во время конфликта я их увидел, когда они устроили стрельбу из автоматов в центре Владикавказа, перепились и устроили триумф со стрельбой после победы над ингушами. Вообще в Южной Осетии они доставили нам хлопот. Когда мы вошли в Южную Осетию, то первое, что я потребовал, чтобы их разоружили. Оружия, военной техники у них было много. В Северной Осетии они захватили 9 самоходок, взяли артиллерийские склады, 1600 мин. В свое время я встречался с их лидерами Кулумбековым и Тезиевым, но здесь, в зоне осетино-ингушского конфликта, по-моему, нет. С кударцами мы там вообще не контактировали. Но в глазах местного осетинского населения они выглядели героями. В Северную Осетию они прошли через Рокский перевал. В то время он войсками не охранялся.

— 5 ноября 1992 г. главой Временной администрации было издано распоряжение № 2, в котором говорилось, что в связи с имеющимися фактами зверства вооруженных формирований народного ополчения генерал-майору Дудьеву И.И., командирам полков войсковой группы, ВДВ, министерствам ВД и безопасности предписывалось провести дознание и представить все материалы в Администрацию. Известен ли Вам подобный документ? Какова его предыстория?

— Осмотрев предъявленное мне «Распоряжение №2 главы Временной администрации от 5 ноября 1992 г.», могу пояснить, что данный документ мне не знаком. Вместе с тем мне были известны факты жестокости, мародерства, поджогов домов ингушей, допущенных осетинскими вооруженными формированиями в ряде населенных пунктов Пригородного района, где компактно проживало ингушское население. Должен заметить, что на первом этапе в этом отличалась ингушская сторона. Как мне сообщили, они тоже жгли дома осетин, а потом в этом преуспела осетинская сторона. Я даже сам гонялся в Реданте за двумя такими, они поджигали дома там.

Я приехал туда с тем, чтобы проверить, как осуществляется охрана водозабора и напоролся на них. С кем потом я ни говорил на эту тему из местного населения, все осуждали и требовали привлечения их к ответственности независимо от национальности.

— Не было ли жалоб по этому поводу на армию?

— Серьезных жалоб не было. Жаловались на десантников, когда им поручили производить проверки и досмотры автотранспорта. Они проверяли и досматривали, не взирая на лица. Меня самого дважды таким образом проверяли. Ничего криминального в этом нет, а к этому относился вполне нормально.

— В связи с чем было принято решение о вводе войск на территорию Ингушетии, и почему это было сделано только 10 ноября 1992 года?

— Чрезвычайное положение вводилось на территории Северо-Осетинской ССР и Ингушской Республики. В первую были введены войска, необходимо это было сделать и в отношении Ингушетии. Почему туда войска ввели только 10 ноября, я не знаю. Решение об этом принималось в правительстве страны.

— Имелась ли у Вас информация о том, что в ночь с 30 на 31 октября 1992 г. ингушские кварталы с. Октябрьского были обстреляны осетинской стороной?

— Нет, такими данными я не располагал. Более того, ингушская сторона ничего не упоминала об этом.

— Имелись ли у Вас данные о наличии у ингушской стороны вооруженных формирований?

— Данных о том, что у ингушей в наличии были вооруженные формирования по армейскому подобию, не было. Вооруженные группировки до 25-30 человек имелись, одна из таких групп долгое время дислоцировалась неподалеку от электростанции. Имелись данные о том, что Чечня помогает Ингушетии техникой, боевиками, но насколько все это соответствовало действительности, не знаю. Но на границе с Чечней был случай, когда чеченцы разоружили наш воинский пост.

— В связи с чем в район конфликта приезжали Грачев, Ерин и Баранников?

— На это было много причин. Во-первых, там была довольна сложная обстановка; во-вторых, необходимо было определиться с тем, какие силы и средства необходимо задействовать для разоружения вооруженных группировок, поддержания режима чрезвычайного положения и пр. Был ли их приезд каким-то образом связан с возможными военными акциями против Чечни, я не знаю. Об этом мне ничего не известно.

— Что из себя представляли осетинские вооруженные формирования?

— Республиканская гвардия Северной Осетии представляла из себя хорошо организованное по воинскому типу формирование. Там была дисциплина и порядок, как в армии. Она была хорошо вооружена стрелковым оружием, имела БТРы. Народное ополчение представляло из себя довольно расплывчатое формирование, никто численности его толком не знал. Были там всякие люди, в том числе и такие, которым не следовало давать в руки оружие. Порядка там особого не было. Оружие ополченцы постоянно носили с собой, хранили его у себя дома. Вооружены они были неплохо, но не так, как Республиканская гвардия. Имелась у них и техника: БТРы, БРДМы, которые приобретались осетинской стороной под видом товаров народного потребления. Столкнувшись с такой картиной, я потребовал, чтобы были составлены списки всех ополченцев с закреплением конкретного оружия, упорядочили хранение своего оружия, ввели удостоверения личности с фотографиями, заверенные печатью Верховного Совета СОССР и подписью Галазова, поскольку решение о его создании принимал Верховный Совет республики.

Министр внутренних дел Северной Осетии Кантемиров Г.М. выступал против создания этого ополчения, т.к. понимал, что вооружение стрелковым оружием большой группы людей, непонятно кого из себя представляющих, добавит ему головной боли в плане охраны общественного порядка.

Часть того оружия (600 автоматов), которые распорядился выдать Хижа Г.С., попала в это ополчение, остальная часть, по-моему, была захвачена еще до того, как автомашины дошли до военкоматов. Эту часть оружия буквально растащили.

— Чем можно объяснить такой факт: имелись данные о помощи Чечни Ингушетии оружием, в частности, их автоматами «Борзами», однако это оружие почему-то изымается не у ингушей, а у осетин?

— Я видел это оружие. При желании производство этого оружия можно было организовать и в Северной Осетии Данных о том, что в Северной Осетии на местных предприятиях было организовано изготовление оружия и боеприпасов, я не имел. Что касается Ингушетии, то помню, что в сводках о происшествиях я читал, что там изымались гранаты, корпус которых был изготовлен из дюраля. Это были самодельные гранаты, но где их изготовляли, не знаю.

Хочу особо отметить, что в период моего пребывания в зоне чрезвычайного положения, мною делалось все, чтобы разрядить напряженность в регионе, стабилизировать обстановку, вернуть заложников, разыскать трупы граждан и передать их для захоронения родственникам. Много усилий мною было потрачено на то чтобы начать переговоры между ингушской и осетинской сторонами.

ФИЛАТОВ Геннадий Васильевич, заместитель председателя Государственного комитета РФ по чрезвычайным ситуациям, генерал-полковник:

— «Утром 31 октября 1992 г. я на самолете АН-72 вместе с председателем ГКЧС Шойгу С.К. и группой офицеров вылетел в Сибирь для инспекционной проверки наших подразделений – войск гражданской обороны страны, которые были выведены из подчинения министерства обороны и подчинены ГКЧС. По пути мы сделали остановку в Екатеринбурге, с тем чтобы ознакомиться с работой нашего Уральского регионального центра. Когда мы с Шойгу прибыли в штаб ГО области, то оперативный дежурный попросил, чтобы Шойгу связался по телефону с Гайдаром Е.Т. По телефону ВЧ Сергей Кужугетович связался с Гайдаром и разговаривал с ним в моем присутствии. После этого разговора Шойгу мне сказал, что в Северной Осетии возник вооруженный конфликт между осетинами и ингушами, что нам необходимо вылететь туда и на месте разобраться в обстановке. Тогда решили, что мы вдвоем с Шойгу полетим во Владикавказ, а группу своих офицеров отправим в Москву попутным самолетом с заместителем Главкома Вооруженных сил России генерал-полковником Маевым С.А. Гайдар также сообщил Шойгу, что во Владикавказ вылетает вице-премьер Хижа Г.С. Мы дали команду оперативному дежурному связаться с Владикавказом и сообщить о том, что мы вылетели туда.

Во Владикавказ мы прилетели ночью. Перед нами приземлился самолет с Хижой Г.С. и его командой. Когда мы вышли, то оказалось, что нас, кроме начальника штаба ГО Северной Осетии полковника Негрея Ю.Ф., никто не встречает. Он нам пояснил, что только что встретили Хижу и все уехали в здание Верховного Совета республики. Когда мы подъехали к зданию Верховного Совета и Совета Министров СОССР, то на площади перед ним было много народа, тысяч 5-6. Подъехать к подъезду близко было нельзя, и поэтому нам пришлось выйти из автомашины. Я и Негрей были в военной форме, Шойгу в гражданской одежде. Толпа на площади буквально ревела. Меня узнали, раздались радостные крики: «Генерал Филатов приехал!» Дело в том, что в течение трех месяцев я командовал миротворческим батальоном от России, часто приходилось бывать в Северной Осетии. Меня многие знали.

Меня затащили в толпу и стали требовать выдачи им оружия. Я отвечал: «Да подождите вы с оружием, дайте разобраться, что происходит». Но толпа продолжала требовать выдачи оружия. С помощью сотрудников милиции в штатском мне удалось выбраться из толпы и войти в здание. Мы поднялись в кабинет Галазова А.К. Там сидели Галазов, Хетагуров, министр здравоохранения Северной Осетии, командующий внутренними войсками МВД генерал-полковник Саввин, Хижа Г.С. и еще кто-то. Помню еще министров внутренних дел СОССР Кантемирова Г.М. и министра безопасности СОССР Бзаева Ю.И. Да, был еще командир армейского корпуса, дислоцированного во Владикавказе, генерал-майор Шелудько Н.А. Мы поздоровались с присутствующими, я представился Хиже Г.С., с которым ранее знаком не был. Как мы поняли, Хиже Галазов докладывал обстановку. Шойгу сел с ними, а я в сторонке. Галазов, обращаясь к Хиже, сказал: «Георгий Степанович, Вы же видите, если мы не выдадим оружия, нас разнесут». Хетагуров поддерживал Галазова и говорил, что нужно выдать для вооружения населения не менее 15 тысяч автоматов. Мы еще с Шойгу переглянулись, подумав: «Дай им такое количество автоматов, и нас все перестреляют». Галазов и Хетагуров говорили, что ингуши это вооруженное нападение заранее спланировали. «Нас, осетин, убивают, а Вы раздумываете, давать ли людям оружие или нет». Карты на столе не было, Галазов устно докладывал, что происходит.

Как я уже сказал выше, доклад этот начался еще до нашего прибытия, и поэтому, что именно было доложено до нас, я не знаю. Затем Хижа сказал, что ему нужен кабинет для работы и предложил перейти в другое место. Ему выделили кабинет Хетагурова, и они все перешли туда. Шойгу ушел с ними. Помню еще, что там же был заместитель министра безопасности России генерал-лейтенант Сафонов А.Е. Я остался в кабинете Галазова и стал разговаривать с генералом Суановым Станиславом Николаевичем, заместителем председателя Верховного Совета Северной Осетии.

Вкратце он мне сообщил, что ночью, под утро 31 октября, ингушские бандформирования напали на ряд сел Пригородного района, что это была заранее спланированная акция. Якобы ими захвачены населенные пункты Чермен, Дачное, Комсомольское. Они хорошо вооружены стрелковым оружием, гранатометами. Здесь же был и Бзаев Ю.И., который мне рассказал, что якобы ими захвачен ингуш-боевик, который прибыл сюда из Костромы, где был на заработках. В свое время он получил телеграмму прибыть в Ингушетию 28-30 октября. Его (прибывшего) разместили в каком-то ущелье. 30-31 октября они захватили несколько девочек-осетинок и начали их насиловать. Он сам этого не выдержал и спрятался в БТРе. Бзаев, также сообщил, что эти показания данного боевика запротоколированы и записаны на видеопленку. Это я помню хорошо.

В это время объявили перерыв, и из кабинета Хетагурова вышел Шойгу. Он вошел в кабинет Галазова и начал звонить в Москву Гайдару. Как я понял, до этого был разговор Хижи с Гайдаром, и последний попросил, чтобы с ним связался Шойгу. Речь зашла об оружии. Шойгу говорил, что «…можно дать автоматы, но не более 600 штук, иначе здесь все разнесут». В общем, как я понял, Гайдар санкционировал это дело.

К этому времени поступило сообщение о том, что женщины и дети стали блокировать склады с вооружением, а это чревато неприятными последствиями. Все чаще раздевались голоса осетин, что оружие нужно дать и это позволит убрать людей оттуда.

Да, еще когда Галазов и Хетагуров сказали, что нужно выдать автоматы, находившийся здесь командир корпуса Шелудько Н.А. заявил, что до тех пор, пока у него не будет письменного распоряжения министра обороны России об этом, он никому ничего не выдаст. Сказал и уехал к себе в корпус.

После разговора с Гайдаром Шойгу попросил меня связаться с министром обороны Грачевым П.С. и сообщить о ситуации с оружием. Я по телефону ВЧ связался с Грачевым, доложил ситуацию. Сообщил ему, что Гайдар санкционировал выдачу 600 автоматов. Грачев сказал мне, что Гайдар ему уже по этому поводу звонил и он дал соответствующие указания для подготовки шифровки для Шелудько о выдаче автоматов. Одновременно он попросил меня принять все меры, чтобы это оружие не попало к кому попало. Еще он сообщил, что завтра во Владикавказ приедет полк из Псковской дивизии ВДВ во главе с Чиндаровым. Нужно помочь разместить где-то их, попросили подобрать место. Я пообещал, что все сделаю, как следует.

Здесь, во Владикавказе, находилась оперативная группа штаба ВДВ страны, 3-4 человека.

После разговора с Грачевым я сообщил Шойгу, что договоренность с министром обороны достигнута и им будут даны соответствующие распоряжения. Здесь же я сказал ему, что автоматы следует раздавать через военкоматы по спискам и через МВД СОССР. Пусть составят списки граждан, принесут паспорта: отдает паспорт – получает автомат. Чтобы смотрели, где этот человек живет, чтобы оружие не попало в плохие руки. Об этом я сказал Суанову и Хетагурову. Хетагуров порывался несколько раз вывести нас на площадь к народу, но мы отказывались. Тогда он вышел сам и объявил о том, что оружие будет роздано, но через военные комиссариаты. Люди сразу же ушли с площади. О том, что будет выдано только 600 автоматов, он ничего не сказал. Следует также отметить, что когда назвали цифру 600, то это вызвало неудовольствие у Хетагурова, что он и высказал здесь же.

Тем временем мы с Шойгу поехали в штаб корпуса, чтобы решить вопрос с оружием. Следует сделать одно уточнение. По ВЧ с Грачевым я разговаривал не из кабинета Галазова, а из штаба корпуса, и командир корпуса присутствовал при этом.

К этому времени люди, блокирующие штаб корпуса, ушли к складам, которые были заминированы.

Вскоре Шелудько позвонили из Генштаба и сообщили о команде министра обороны выдать населению 600 автоматов, что соответствующая шифрограмма будет ему направлена, а точнее даже уже ушла. При мне Шелудько позвонил командиру 19 мотострелковой дивизии в «Спутник» и отдал необходимые распоряжения о выдаче оружия. Я тоже разговаривал с этим командиром по телефону, Его фамилию я не помню, но по званию он был полковником. Я особо его проинструктировал, чтобы оружие выдавалось по накладной уполномоченному на то сотруднику МВД СОССР. Я еще его предупредил, чтобы не получилось так: люди кинутся к складам и захватят все оружие. Разминируй узкую полосу и прими необходимые предосторожности, чтобы люди не проникли на территорию складов. Времени было где-то около 2-3 часов ночи.

Там я еще говорил с начальником штаба корпуса Скобелевым, он мне сказал, что у него захватили жену и дочь, но кто именно, я не понял, посчитал, что ингуши, но потом якобы выпустили. С какой целью их захватили, я не знаю.

Где-то после 3 часов ночи мы с Шойгу поехали на правительственную дачу устраиваться. Ночью мы слышали интенсивную автоматную стрельбу, но откуда она раздавалась, определить было трудно, то там стреляли, то в другом месте. Встали на следующий день мы в 7 часов утра, позавтракали и поехали в штаб корпуса. Там Шелудько доложил нам обстановку, а она не улучшалась, а наоборот, осложнялась. Доложили нам, что оружие раздали так, как и планировали. О том, что были какие-то инциденты во время этого, речи не было. Я сообщил, что после 12 часов прибудут подразделения ВДВ. Несколько позднее приехал туда и Хижа. При мне он никаких документов на выдачу оружия или боеприпасов не подписывал. Там же был и Саввин. Он предложил поехать в Совмин и там найти себе кабинеты, чтобы не мешать командиру корпуса. Мы поехали в Совмин, а оттуда я поехал встречать в Беслан десантников с Чиндаровым. Разместили их на территории военного городка одного из полков. Я ввел Чиндарова в курс того, что здесь происходит так, как об этом докладывали в кабинете Галазова, что рассказал Шелудько.

Где-то в обед ко мне обратился Галазов А.Х. с просьбой поехать с ним на телевидение и выступить перед населением Осетии. Он сказал, что меня здесь хорошо знают по Южной Осетии, уважают за то, что я помог прекратить там кровопролитие. Здесь же он собственноручно набросил текст моего выступления. Не подозревая никакого подвоха, я согласился. Я в основном придерживался того текста, который мне написал Галазов. От себя только добавил то, что в Осетии я приобрел много верных друзей. Также я от себя добавил и то, чтобы люди ушли из зоны боевых действий, чтобы туда не попали и осетины, и ингуши. Не нужно было крови. Может быть, я выступил несколько резковато, но на тот момент я знал только то, что докладывал Галазов Хиже, вернее, то, что рассказывали находившиеся там люди. Оснований не верить им у меня не было.

Затем я вновь поехал к Саввину, переговорил с Чиндаровым. Никому никаких задач я не ставил, т.к. не был уполномочен на это. Мы договорились с Чиндаровым, что перед тем, как пройти через селения до Майского, необходимо пригласить стариков с той и другой стороны, объяснить, что мы будем разъединять конфликтующие стороны, чтобы люди не видели в нас каких-то карателей. Он со мной полностью согласился.

Позднее в Совмине состоялось совещание у Хижи, который поставил военным задачи, которые необходимо было решить. Подразделениям ВДВ была поставлена задача: через населенные пункты Куртат, Карца, Октябрьское, Дачное, Чермен по черменской трассе выйти к пос. Майское и разъединить противоборствующие стороны. К 10 часам утра 2 ноября внутренние войска должны были выдвинуться на исходные позиции и производить разоружение конфликтующих сторон непосредственно в населенных пунктах, там же они должны были организовать патрулирование, создать комендатуры и пр., в общем, навести порядок. К этому времени во Владикавказе была бригада ВВ МВД, еще какие-то подразделения. Саввин вначале говорил, что у него недостаточно сил, но, как мне известно, сил внутренних войск было достаточно.

Вводить войска ВДВ 31 октября и 1 ноября было нельзя, т.к. условия аэропорта Беслан не позволяли принять сразу большое количество самолетов – их было 40 бортов, поэтому пришлось растянуть это время. Однако 2 ноября войска МВД не выдвинулись в районы сосредоточения и сделали это лишь где-то к обеду 3 ноября. А в это время на территории Пригородного района шла самая настоящая бойня: одни уничтожали других. Конечно, у осетинской стороны вооружение было значительно больше, чем у ингушей. Нужно было как можно скорее прекратить кровопролитие, не допустить еще большего количества жертв. Но, несмотря на это, подразделения ВДВ 2 числа начали выдвижение. Они вышли в район нахождения баррикад: с одной стороны осетинских, с другой – ингушских. По-моему, это был район п. Дачного, но я могу ошибиться. Командир полка собрал старейшин с ингушской стороны, предупредил, что войска будут идти в район Майского, попросил пропустить войска, чтобы люди разобрали баррикады и сдавали оружие. Условились, что до 19 часов будет дан ответ. В 19 часов полк начинает движение. Ответа не последовало. Командир дал команду «Вперед». Пошел разведвзвод на БМД. Осетины разобрали баррикады и пропустили войска. Ингуши же ничего не делали. Когда БМД пыталась обойти стороной заграждения ингушей, то напоролась на мину, и два солдата были убиты, а офицер ранен. Вторая БМД обошла стороной, но неопытный командир БМД открыл люк, налетели ингуши и захватили их в плен с боевой машиной. Третью БМД подбили из гранатомета. Началась сильная стрельба. Я в это время был в Совете Министров в оперативном зале, так была установлена связь: Чиндаров разговаривал с командиром полка ВДВ и сообщил о потерях. Докладывали, что идет сильный обстрел из автоматического оружия. Я стал сам разговаривать по телефону с командиром полка. Он мне сообщил то же самое. Я еще его отругал за то, что они под вечер начали выдвижение. Потребовал, чтобы они прекратили движение и заняли оборону. Командир мне сказал, что огонь настолько плотный, что такого даже не было в Афганистане. Туда выехал Чиндаров, а я связался по телефону с Аушевым Р.С., сказал ему, чтобы ингуши отдали захваченных десантников, оружие и БМД. Он начал тоже кричать, что у него люди гибнут и что-то в этом роде. Мы с ним договорились, что в 2 часа ночи подойдет КРАЗ к реке Камбилеевке и ребят вернут. Но ни в 2, ни в 3 часа никто не прибыл. Я зашел в кабинет к Хиже, он в это время куда-то вышел. Я услышал, что звонит ВЧ, поднял трубку, представился. Звонил какой-то депутат Верховного Совета, его фамилию я не помню, но был это или Костоев И., или Богатырев Б. Он начал кричать, что меня посадит и что-то в таком роде. Я не стал с ним разговаривать, бросил трубку. Затем позвонил Аушеву Р. Он опять начал кричать, что по ним стреляют из пушек, гибнет много народа. Я ему сказал, что у десантников нет пушек. Я напомнил о солдатах. Он сказал, что сейчас разберется. В 4.30 доложили, что захваченные десантники вернулись, но без оружия и БМД. Я сказал: «Да Бог с ним, с оружием, лишь бы ребята все были целыми».

3 ноября Шойгу мне сказал, что нужно лететь мне в Москву на «хозяйство». Было это как-то связано с моим выступлением по телевидению Северной Осетии или нет, я не знаю. Но в это время нам сообщили о том, что утром прилетают Грачев, Ерин и Баранников. Шойгу сказал: «Тогда оставайся, послушаем их». Все собрались в штабе корпуса, туда прибыли и Грачев, Ерин, Баранников. Обстановку доложил Шелудько, затем Саввин. Выступили Хижа и Шойгу. Было в резкой форме заявлено, что из-за того, что Саввин своевременно не ввел внутренние войска, гибнут люди. Саввин пытался сослаться на то, что у него мало людей и поэтому он не смог выполнить поставленную задачу своевременно. Когда ему Грачев сделал замечание, что задачу все-таки нужно выполнять, Саввин в грубой форме заявил: «У меня есть свой министр, я подчиняюсь только ему». Очень резко выступил в отношении Саввина Шойгу.

Затем Грачев попросил, чтобы я выступил. Я сказал, что задача по вводу войск была сорвана из-за Саввина, по сути дела он и сорвал выполнение ее. Отметил я и то, что руководства Осетии и Ингушетии не могли между собой договориться и это привело к вооруженному конфликту. Хиже это не понравилось.

3 или 4 ноября я вместе с Хижой, Шойгу, Саввиным, Чиндаровым и Хетагуровым летал двумя вертолетами в район стычки с войсками. Должен заметить, что «море трупов», как об этом нам докладывали десантники, мы не увидели. Видел я две подбитые легковые автомашины и трактор. Да, еще ночью докладывали десантники, что на них двинулось до 15 танков, но я пытался обнаружить следы этих танков, но не нашел их. Правда, в одном месте были следы гусениц, но что это было: БМД, танк или трактор, определить сверху было нельзя. Миф о танках лопнул. Сели мы на Черменском кругу, там нас встретили командир подразделения внутренних войск, командир полка десантников, доложили обстановку, показали, откуда их обстреливали.

Помню, что к нам подходила женщина и укоряла нас в том, что поздно ввели войска, что за это время погибло много людей. Я считаю, что это прежде всего вина Саввина. Мне потом сказали, что Саввин подал в отставку. Ее приняли.

4 ноября я по просьбе Шойгу занимался беженцами-ингушами, которые прятались на территории учебного центра корпуса. Там их скопилось до 6 тысяч человек. Это было в районе с. Тарское. Я организовывал для них питание, медицинскую помощь, снабжал одеждой. Занимались мы этим вместе с генералом Скобелевым.

Утром 5 ноября на рейсовом самолете я улетел в Москву. После этого в районе конфликта я не появлялся.

— Подписывал ли Шойгу в Вашем присутствии какие-либо документы о выдаче оружия, боеприпасов, выделения бронетанковой техники?

— Нет, при мне он таких бумаг не подписывал. Мне вообще неизвестно, чтобы он подписывал подобные документы.

По поводу участия в боевых действиях на стороне конфликтующих сторон подразделений из Чечни и Южной Осетии мне ничего известно не было. По плану ввода войск в зону конфликта участие вооруженных формирований Осетии не предусматривалось».

САВВИН Василий Нестерович, командующий внутренними войсками МВД РФ, генерал.

— «В последние годы моя деятельность как командующего внутренними войсками МВД России была тесно связана с развитием ситуации в северокавказском регионе России. Ситуация в этом районе начала накаляться с известных чеченских событий, где происходили нападения на подразделения Вооруженных сил и внутренних войск России с целью завладения оружием, техникой, снаряжением. В этой связи по указанию тогдашнего министра внутренних дел СССР Баранникова В.П. я ездил в Грозный, где разговаривал с Президентом Чечни Дудаевым о том, чтобы положить конец творившимся бесчинствам в отношении наших подразделений. От Дудаева я получил заверение, что он примет меры к прекращению нападений, но спустя неделю факты нападений продолжились. В связи с этим МВД Северо-Осетинской ССР стало поднимать вопрос об угрозе со стороны существовавшей в то время Чечено-Ингушетии территориальной целостности и спокойствию в Осетии. Какие противоправные акты предпринимала Чечено-Ингушетия в отношении Северной Осетии, я лично сказать не могу, т.к. у меня своей разведки нет, и пользовался той информацией, которую давали в МВД Осетии. Хотя понимаю, что информация требовала дополнительной проверки, но таких возможностей у меня не было. Как известно, особые отделы во внутренних войсках работали только по личному составу войск, и информацию получал только в отношении войск. В какой-то мере и вся остальная информация перекликалась с той, которую получал в МВД Осетии. Впоследствии в связи с тем, что на руках у населения появилось большое количество бесконтрольного оружия, ситуация становилась все более критической, назрел вопрос об установлении на дорогах силами внутренних войск заслонов, чтобы как-то взять под контроль ситуацию. Все принятые решения введены в память ЭВМ и в случае необходимости могут быть представлены. Должен сказать, что внутренними войсками я командовал с сентября 1991 года. До этого командовал Северо-Западным управлением внутренних войск в Санкт-Петербурге. До этого мне тоже приходилось бывать на Кавказе, в Карабахе, где подразделения моего управления выполняли задачи по охране общественного порядка.

Позже начала накаляться общественно-политическая обстановка в бывших кавказских автономиях России: в Дагестане, Чечено-Ингушетии, Северной Осетии, Кабардино-Балкарии. Поэтому часть сил приходилось держать в этом районе для обеспечения порядка. Все это было до введения чрезвычайного положения.

— Скажите, принимали ли внутренние войска участие в разрешении конфликта между грузинами и югоосетинами?

— Да, принимали, но внутренние войска не входили в состав созданных миротворческих сил, которые появились позже. Вступив в командование войсками, я инспектировал г. Цхинвали, чтобы на месте ознакомиться с обстановкой. Город защищал от грузин югоосетинский батальон, порядка там не было и власти тоже. Оружие, которое изымалось моими подразделениями, вновь попадало к ним, т. е. оно возращалось боевикам. Пребывание там убедило меня, что часть югоосетинского батальона просто разложена. Кто командовал этим батальоном, не помню, но это был славянин. Были случаи, когда за охрану, сопровождение граждан брали деньги. Были и другие неприятные дела. К этому периоду были решения Верховного Совета о том, чтобы вывести войска из «горячих точек». Я стал думать, как выполнить это решение, т.к. офицеры мне докладывали, что если народ об этом узнает, то разоружит нас. Было подготовлено штабом войск совместное решение министерств внутренних дел, безопасности, иностранных дел и Генеральной прокуратуры России о том, что нецелесообразно держать больше войска в Южной Осетии, поэтому их надлежит вернуть на Родину. Но выводить их через Рокский перевал было опасно, нас могли блокировать и разоружить, поэтому мы поехали через Гори, мимо Тбилиси, и вернулись в Россию через Крестовый перевал. Об этой командировке не знал никто, кроме командира полка. Но наш уход получил крайне отрицательную реакцию в Северной Осетии.

Как известно, обстановка в Юго-Осетии оставалась напряженной, а в 1992 году был расстрелян автобус с мирными гражданами, поэтому принято было решение о создании миротворческих сил. Я думаю, что предложение о создании миротворческих сил исходило из Госкомитета по чрезвычайным ситуациям – от Шойгу и Филатова, т.к. у них был тесный контакт с осетинами. Вооружение миротворческим силам поступало из Вооруженных сил России, мы к этому отношения не имели. Мы лишь получили приказ проверить боевые машины пехоты, предназначенные для миротворческих сил, что и было сделано. Вооружение шло за счет Северо-Кавказского военного округа и за счет заводов-поставщиков, например, Арзамасского завода по производству БТРов. Если высказать в этой связи свою личную точку зрения, то я счи-таю нецелесообразным вооружать Южную Осетию, потому что впоследствии за ее счёт будет вооружаться Северная Осетия.

— Как известно, 19 апреля 1991 года решением Верховного Совета Северо-Осетинской ССР в Пригородном районе введен режим чрезвычайного положения, какова была роль внутренних войск России в обеспечении этого мероприятия?

— Наши подразделения оказывали помощь местным органам внутренних дел в обеспечении режима чрезвычайного положения на основании решения Министра внутренних дел России. Мы усиливали контрольно-пропускные пункты милиции, не вмешиваясь в их функции, выполняли патрульные функции. Все эти наряды находились в оперативном подчинении Министра внутренних дел Северной Осетии, как и в других «горячих точках». Но для управления, всестороннего обеспечения контроля создана, как и везде в таких случаях, войсковая оперативная группа. Могу сказать, что численность группировки постоянно варьировалась и была не более полутора тысяч человек. Местное министерство внутренних дел являлось основным организатором мероприятий режима чрезвычайного положения. Комендантом являлся заместитель министра Сикоев. Он и принимал решения на расстановку сил и средств, и определял задачи. По сути дела роль внутренних войск заключалась в усилении органов внутренних дел и обеспечении нормальной работы следственных групп. В основном мы обеспечивали работу российских следственных групп и в Дагестане, и в Осетии, но я не исключаю, что в тяжелых случаях мы могли обеспечивать и работу местных следственных групп.

— Бывали ли случаи, когда внутренним войскам навязывались не свойственные им функции?

— Таких попыток было много. Но мы не располагали теми силами, которые были необходимы для решения поставленных задач. Ну, например, взятие под охрану каких-то объектов, выход для проверки в какой-то район, в том числе на территорию Чечни. В принципе все моменты, как проходила служба в регионе, у нас задокументированы и введены в ЭВМ. Об обстановке в штаб шли доклады ежедневно.

— По Вашему мнению, вызывалось необходимостью нахождение группы войск в Северной Осетии?

— Уже прошло достаточно много времени с тех пор, как я написал рапорт об уходе на пенсию. Я считаю, что ситуация на Северном Кавказе такова, в том числе и в Северной Осетии, что мы работаем в угоду политикам, которые за счет национализма хотят удержаться у власти.

— Привлекались ли подразделения российской армии для обеспечения режима чрезвычайного положения?

— Нет, не привлекались.

— Расскажите о предыстории осетино-ингушского вооруженного конфликта, и что послужило его причиной?

— Я думаю, что предысторией этого конфликта явились неорганизованные вооруженные столкновения осетин и ингушей, преступления с использованием оружия, которые совершались как против осетин, так и в отношении ингушей. Расследование этих фактов проводилось поверхностно, использовалось сторонами в пропагандистских целях, что разжигало межнациональные страсти. С одной стороны – осетинской – говорилось, что требования ингушей никогда не будут выполнены, а с другой говорилось иное. Ситуацию накаляло и то, что в Пригородном районе жило много ингушей без прописки. Гласная оценка всех этих негативных явлений заставляла людей ожидать что-то плохое, поэтому народ тайно вооружался, будучи неуверенным в своем будущем. Осетинская сторона вооружалась и официально. Она значительно усилила свои силы правопорядка. Высказывались точки зрения, что ингуши назначили время «Ч» для захвата Пригородного района, другие говорили, что все это преувеличено и подготовительные действия осетин неадекватны развивающейся ситуации.

— Скажите, привлекало ли МВД Северо-Осетинской ССР гвардию и народное ополчение для обеспечения мероприятий, связанных с режимом чрезвычайного положения?

— Могу сказать, что осетинская гвардия и ополчение без дел не сидели, но каких-то конкретных примеров у меня нет. Знаю, что зачастую они передвигались на БТРах, но какие задачи они выполняли, сказать не могу.

— Кому подчинялась гвардия и ополчение?

— Сложно сказать, кому они подчинялись. У нас складывалось впечатление, что эти незаконные вооруженные формирования, с точки зрения российского законодательства, никому не подчинялись. Мне известно, что министр Кантемиров пытался подчинить эти формирования своему министерству, но ничего из этого не вышло.

— Василий Нестерович, многие сходятся в том, что камнем преткновения спора между осетинами и ингушами является территория Пригородного района. Известно, что Верховный Совет России принял Закон «О реабилитации репрессированных народов», который предусматривал и реабилитацию территориальную. На реализацию положений этого Закона был наложен временный мораторий. Кто, по Вашему мнению, был заинтересован в срыве мирного разрешения этого вопроса?

— Дело в том, что решение о реабилитации, на мой взгляд, носило половинчатый характер. То есть, политически было признано, что ингушский народ был необоснованно репрессирован, как и другие народы, однако как разработать механизм и практически осуществить реабилитацию территориальную, этого сделано не было. По крайней мере, в Осетии массированно пропагандировалась идея, что Пригородный район – осетинский и никогда не принадлежал и не будет принадлежать ингушам. А при таком подходе одной из сторон спора трудно достигнуть компромисса.

— Скажите, а с чем была связана замена генерала Гафарова на генерала Каплиева в командовании оперативной группировкой, находящейся в Северной Осетии в конце октября 1992 года?

— Это была плановая замена, и никаких подтекстов здесь нет. Сам я вылетел на Северный Кавказ в конце октября 1992 года, когда узнал, что совершено нападение на подразделение внутренних войск в Назрани, которое было выделено для охраны представителя Верховного Совета России в Ингушской Республике генерала армии Ермакова. Находилось оно в распоряжении представителя МВД России Смитюшенко и выделено было тоже без согласования со мной. Кроме того, произошло также нападение на учебный центр Владикавказского училища внутренних войск МВД России в Комгароне, поэтому в связи и с этим случаем я вылетел туда. Со слов моих офицеров, это нападение было организовано начальником милиции с. Сунжа. Но письменно это не нашло отражение в силу моей занятости, т.к. начались боевые действия.

— Бытует еще такое мнение, что действия внутренних войск и подразделений Министерства обороны России в осетино-ингушском вооруженном конфликте были обусловлены еще стремлением российского руководства решить «проблему Чечни», как бы Вы прокомментировали это суждение?

— Мои предложения министру внутренних дел Ерину В.Ф. насчет Чечни были таковы: в связи с обстановкой в Чечне, в связи с бесконтрольным проникновением оружия, наркотиков, угонами скота из Ставрополья, Калмыкии границе с Чечней придать временный статус государственной границы и закрыть ее. То есть пропуск осуществлять безвизовый, но при строгом и тщательном контроле. Для этого нужно было усилить внутренние войска. Министр согласился, но средств для усиления дано не было, и реализовать этот план не смогли.

Что же касается смысла, содержащегося в вопросе «проблемы Чечни», можно предположить, что такое решение было, исходя из факта выдвижения подразделений Российской армии на границу с Чечней. Но все это было похоже не шапкозакидательство.

— Скажите, поступала ли Вам информация о том, что назревает осетино-ингушский вооруженный конфликт?

— Информация поступала со ссылкой на МВД Северо-Осетинской ССР об осложнении обстановки, скоплении сил, об оказании помощи Ингушетии вооружением со стороны Чечни. Но когда удавалось проверять эту информацию из МВД Северной Осетии, то зачастую оказывалось, что она не соответствует действительности. Например, о выделении танков со стороны Чечни, бронеобъектов со стороны Ингушетии, о том, что ведется огонь по Октябрьскому райисполкому.

— Как бы Вы могли охарактеризовать вооруженные формирования Ингушетии?

— О вооруженных формированиях Ингушетии я имею только данные о мелких группах вооруженных, которые нападали на наряды, обстреливали их. Сказать же о наличии у ингушей какой-то стройной системы вооруженных формирований, я не могу. Вооружение у них было в основном стрелковое, автоматическое.

— Насколько соответствуют действительности утверждения о том, что у ингушей на вооружении была также бронетехника, танки, реактивные установки «Град»?

— Я несколько раз направлял на разведку вертолеты. Вели разведку и армейскими силами. Бронеобъектов таких групп не было. Обнаружили один бронетранспортер в Назрани, еще один в каком-то ингушском поселке. Но каких-то взводов, рот мы не обнаружили. Данных о массовом поступлении оружия из Чечни в Ингушетию накануне конфликта у меня не было.

— Теперь Вам предлагается рассказать о начале конфликта и о самом конфликте между осетинами и ингушами.

— К началу конфликта я находился в Москве Поступили данные о нападениях на милицию в Октябрьском и еще в нескольких населенных пунктах. Группировкой командовал в это время мой заместитель генерал Каплиев. Заслушав его доклад, я ему поручил, чтобы он усилил наши посты. По-моему, 31 октября 1992 года Каплиев вновь мне доложил обстановку в регионе. Мне сообщили, что совершено нападение на черменский пост, куда выехал для разбора сам Каплиев и заместитель министра внутренних дел Северной Осетии. Спустя некоторое время в этот же день мне позвонил майор Никитин из Назрани, который командовал взводом спецназа, охранявшего представительство Верховного Совета России. Он доложил мне, что они блокированы в Назрани и толпа требует у них оружие, может произойти кровопролитие. Я принял решение вылететь в Осетию и Ингушетию. В это время ко мне подъехал представитель Президента России в Ингушской Республике Костоев Исса Магомедович. Мне приходилось с ним встречаться на каком-то совещании на Северном Кавказе. Затем мне вновь позвонил Никитин и сообщил, что ему поставили уже ультиматум и дали срок три минуты. Я тогда сказал, чтобы они вытащили затворы из автоматов на случай, если все же отберут силой оружие, то оно будет непригодно для стрельбы. Далее с группой офицеров 6-7 человек я вылетел во Владикавказ, доложив об этом Ерину В.Ф. Со мной также летел и Костоев И.М. Во Владикавказе я посадил Костоева в вертолет, и его отвезли в Назрань. В Назрань для налаживания связи я направил старшего офицера оперативного отдела Главного управления командующего внутренними войсками Мальцева. Кроме того, Мальцеву поставил задачу принять все меры, чтобы наши люди, находящиеся там, не пострадали, и сделать все, чтобы их оттуда вывезти. Всяческую поддержку в этом обещал и Костоев И.М. К этому времени у противоборствующих сторон стали появляться заложники, убитые и раненые.

Во Владикавказе из аэропорта я направился в МВД СОССР. Докладывал мне обстановку генерал Каплиев. Он сообщил, что совершен ряд нападений, и при попытке милиции мирным путем решить вопросы был открыт по милиции огонь. Милиция в ответ была вынуждена применять имеющиеся у нее силы и средства. Министр внутренних дел Кантемиров информировал несколько по-другому, что ингушским вооруженным формированиям поставлена задача выйти к Владикавказу и что эти формирования хорошо организованы. Затем я поехал в Верховный Совет к Галазову. Он мне сказал, что люди требуют оружие и потребовал, чтобы я выдал оружие, на что я ответил, что оружия у меня нет. Галазов говорил, что нужно вооружать народ оружием, которое имеется у нас на складах. У нас действительно было оружие, которое мы хранили в подвале училища внутренних войск, но я не мог им распорядиться по желанию Галазова. Причем, мне Галазов говорил, что если не выдам оружие, то народ начнет штурм Верховного Совета. Действительно, около здания Верховного Совета было организовано сборище людей, и Галазов мне предложил выйти с ним к народу. Выйдя к народу, я взял микрофон и стал объяснять, что сам я не могу распорядиться о выдаче оружия, т.к. оно может быть роздано через военные комиссариаты в строго установленном порядке. По поведению собравшихся, их высказываниям, мне стало ясно, что они кем-то организованы специально для оказания давления.

— Ставило ли осетинское руководство перед Вами вопрос о том, чтобы Вы задействовали силы Владикавказского училища МВД РФ?

— Руководство Северной Осетии ставило вопрос о привлечении внутренних войск в разрешении конфликта. Оно мне давало информацию о том, что то там, то в другом месте захвачены отделы внутренних дел ингушами. В том числе мне осетинское руководство дало информацию, что захвачен отдел внутренних дел в Октябрьском. Но поскольку там находился для связи мой офицер, то я быстро проверил эту информацию, и оказалось, что она не соответствует действительности… То давали информацию, что якобы выдвигается танковая колона ингушей, тоже проверили и этот факт, и оказалось, что не было никаких танковых колонн. То есть, по сути, шел большой поток дезинформации, который только нагнетал обстановку. Эта не соответствующая действительности информация исходила в основном от МВД Северо-Осетинской ССР. Потом мне дали в помощь начальника армейской разведки, но у него был только один телефонный аппарат, личного состава у него не было, поэтому помочь особо мне он не мог. А потом я понял, что ситуация такова, что командующий корпусом генерал Шелудько знал хорошо обстановку, и многое из того, что сообщало МВД республики, было надумано. Он всячески сторонился от принятия участия в развивающихся событиях. Например, когда появилась информация о танковой колоне, я подумал, что если эти танки выдвигаются, то против них я не мог направить БТРы, поэтому принял решение, усилить мои подразделения танками из корпуса Шелудько. Полдня не выделяли танки, а затем сказали, что выделить танки не могут, т.к. они не на ходу. Как уже отмечал, когда проверили эту информацию о танках, то она не соответствовала действительности, никаких следов танков не было.

Что же касается задействования училища внутренних войск МВД РФ, то сразу же было принято решение использовать его на охране жизненно важных объектов, и оно было задействовано. Оружия осетинской стороне внутренние войска не передавали.

С приездом в республику вице-премьера России Хижи Г.С. стали проводиться, как бы по рангу занимаемого должностного положения, двухуровневые совещания: высшего, к которым относился сам Хижа, Шойгу, Галазов, еще кто-то, и второго уровня, к которому относились другие ответственные работники. Я думаю, что до меня доводились не все сведения, которые обсуждались в узком кругу.

Я помню, до меня довели одно решение, в целесообразности которого сомневался и сам вице-премьер Хижа Г.С. Это решение осетинского руководства о проведении так называемой «чистки», т.е. чистить населенные пункты. Что это означало на деле? Это означало развертывать силы в боевые порядки и устраивание повальных контролей населенных пунктов. Предложение «о чистке» исходило от МВД и МБ Северо-Осетинской ССР. Хижу в аэропорту я не встречал. Встретился с ним в здании Верховного Совета Северной Осетии. Помню, что осетинское руководство требовало от Хижи оружия, и даже расчеты на это давались МВД Северной Осетии.

Мне известно, что министерством обороны России было принято решение о выдаче оружия осетинам, потому что в отдельных военкоматах расхватали оружие. Этот факт от меня скрывался, но утром мне доложил мой оперативный дежурный, что в военкомате, точно не помню в каком, пытались организованно раздать оружие, то ли ополчению, то ли гвардии, но оружие расхватали. Я спросил об этом факте дежурного по МВД Северной Осетии, и мне ответили, что этим занимались военные власти, и МВД к этому отношения не имеет.

— Вы присутствовали, когда Хижа и Шойгу подписывали соответствующие распоряжения о выдаче оружия?

— Нет, не присутствовал. Один вопрос только согласовывался со мной – выдаче боеприпасов для осетинской милиции. У них действительно не было боеприпасов.

В отношении передачи вооружения, военной техники могу сказать следующее: я жил в училище внутренних войск, в кабинете начальника училища. Ночью мне позвонил генерал-полковник Филатов и сказал, что вот мы Вам передадим БМП из училища 10 штук, а Вы их передадите МВД Северной Осетии, а та еще кому-то. Но я отказался выполнить этот план.

— Смотрели ли Вы выступление генерал-полковника Филатова по осетинскому телевидению?

— Да, смотрел и могу сказать, что это выступление проосетинское и явно ошибочное. Я выступал и в Верховном Совете Северной Осетии и сказал, что люди, которые страдают от возникшего конфликта независимо от национальности, для меня одинаковы, чем вызвал большое недовольство осетинских депутатов, что я якобы ставлю осетин и ингушей «на одну доску». Лично я считаю, что недоверие у Галазова ко мне было еще с тех пор, когда я без его ведома вывел наш полк из Южной Осетии, о чем говорил выше.

— Василий Нестерович, Вы прилетели во Владикавказ старшим войсковым начальником 31 октября 1992 года, скажите, кто возглавлял и координировал действиями сил местного МВД, ОМОНа?

— По прилету во Владикавказ я действительно был старшим войсковым начальником и с прибытием вице-премьера Хижи Г.С. он мне сказал, чтобы я возглавил наличные силы. Я собрал штаб, организовал связь, стал разбираться, какие у меня имеются наличные силы и средства. Но объединения этих сил не состоялось. Например, гвардия осетинская дала мне сведения, что у них всего 15 человек. И не состоялось объединения из-за реального отсутствия сил. В итоге получилось, что я командовал внутренними войсками и армейскими частями, выделенными мне: это танковый батальон, охранявший аэропорт Беслан, танковый полк, который потом прикрыл развилки дорог. Других сил в моем распоряжении не было. Прибывший парашютно-десантный полк сразу же выехал для прикрытия Чермена. По пути у него было подбито орудие. Ночью они растерялись. Один экипаж у них оказался в Назрани. Обеспокоенные этим, они стали искать этот экипаж. Была открыта стрельба. Я стал выяснять, что происходит, мне отвечают, что ведут тяжелые бои. Утром на вертолете прилетел «в район тяжелых боев». Там, кроме «Москвича» и сожженного автобуса, ничего не было, никаких следов тяжелой техники не было. Хотя я понимаю, что ночью можно увидеть в незнакомой местности. Десантники прилетели под командованием заместителя командующего воздушно-десантными войсками России генерала Чиндарова. Они мне представлялись, и я им ставил задачу на отсечение Чермена, т.к. были данные, что силы идут со стороны Чечни. Эту задачу десантники решили.

— Докладывал ли Вам министр внутренних дел Кантемиров, какие у него имеются силы и средства и каким образом они задействованы?

— Он мне докладывал, где находятся его силы и средства, что задействованы на охрану общественного порядка. По гвардии и ополчению он ничего не мог мне сказать.

— Когда Вы узнали о прибытии миротворческого батальона?

— О миротворческом батальоне я узнал от моего оперативного дежурного, что по осетинскому радио передавалось сообщение о прибытии на помощь братьев из Южной Осетии на боевой технике, БМП и т.д. Утром этой информацией я интересовался у Кантемирова, и он подтвердил факт прибытия миротворческих сил из Южной Осетии и то, что они начали уже действовать. Правда, Кантемиров говорил, что миротворческим силам он задачи не ставил, они никому не подчинялись. На следующий день после прибытия миротворческого батальона на утреннем сборе я поставил задачу о выводе из района боевых действий миротворческого батальона из Южной Осетии под командованием Тезиева. Увидев Тезиева в здании Верховного Совета Северной Осетии, я настойчиво потребовал, чтобы он вывел свой батальон, т.к. их пребывание никак не согласуется с политической точки зрения. Тезиев сказал мне, что он уже вывел свой батальон из района боевых действий. Еще я заявил, что если они хотят помочь, то могут только в охране жизненно важных объектов: каскад ГЭС, водозаборы и т.д. Тезиев согласился, но, как оказалось, они продолжали принимать участие в боевых действиях.

— Скажите, существуют ли планы в управлении главного командования внутренних войск МВД РФ на случай подобных ситуаций?

— По осетино-ингушскому конфликту у нас не было заранее разработанного плана. Но решение необходимо во всех случаях применения наших войск. После принятия решения о задействовании войск мы составили план о применении войск. Все эти решения введены в ЭВМ, и можно легко проверить, какие мы решения принимали ежедневно во время конфликта.

Когда я приехал во Владикавказ, у нас только что была произведена замена частей. Это было связано и с увольнением в запас личного состава срочной службы. Обстановка с личным составом была крайне сложная, части были недоукомплектованы. В моем рапорте об отставке один из пунктов звучит, как необъяснимое прекращение комплектования внутренних войск, выполняющих служебные обязанности на пределе своих возможностей. По прибытии во Владикавказ я дал команду мобилизовать все наши силы для того, чтобы как-то блокировать обстановку. Авиации нам не дали. Дали только на перевозку одного полка из Санкт-Петербурга. Все остальные добирались своим ходом, например, из Новочеркасска. Авиацию нам должно было выделить министерство обороны. Наша авиация достаточна лишь для того, чтобы доставить отряд специального назначения из дивизии имени Дзержинского. Этот отряд в это время действовал южнее Пятигорска, где закрывал границу добровольцам Северного Кавказа на войну в Абхазию.

— Сколько Вам нужно было сил и средств, чтобы загасить конфликт?

— Если оценивать по тому, как развивались события 1 и 2 ноября 1992 года, то нужно было не менее одной дивизии – это около 6-7 тысяч человек, чтобы колоннами встать и развернуться |против гвардии, потому что вооруженный перевес был явно на осетинской стороне. Я и Хиже Г.С. говорил, что руководство МВД Осетии «сгущает краски», на словах усугубляет ситуацию. Например, ночью идет перестрелка в районе резиденции Хижи и Шойгу. Направляют туда наряд с училища и мне докладывают: «Свои стреляют». Т. е. по поводу того, что обстановка искуственно нагнетается, мне об этом докладывали. Но сил, чтобы совладать с обстановкой, у меня было недостаточно.

— Скажите, кто принимал решение о задействовании в конфликт сил российской армии, тогда как это категорически запрещено по действующему законодательству?

— Я полагаю, что это решение принимало правительство Российской Федерации. Когда дважды поднимался вопрос о призыве и комплектовании внутренних войск, то мне неоднократно заявлялось, что пересматривается концепция использования вооруженных сил и что внутренним войскам будет оказана необходимая помощь. На самом деле, никакой помощи нам не оказывали, все было формально.

— Что Вам известно о событиях, происшедших в поселке Карца?

— Ночью, в один из дней, мне доложили о расстреле ингушами в клубе осетинских заложников. Утром туда я направил батальон для блокирования ситуации. Мне сообщили, что часть зданий разрушена, люди столпились на полигоне российской армии. Поступали мне также доклады о многочисленных фактах мародерства со стороны осетинской части населения. Туда я направил еще полк внутренних войск, прибывший из Карачаево-Черкесии.

— Докладывал ли Вам командир 42 корпуса генерал Шелудько свои предложения по поселку Карца до расстрела заложников?

— О заложниках в Карца с Шелудько у меня не было разговора. Он мне высказывал беспокойство по поводу заложников, которые на стрельбище, на танковом полигоне. Аудиокассету с записями бесед с заложниками Шелудько мне не показывал. Я ему приказал силами подчиненных ему частей, организовать охрану поселка Карца, потому что его части находились там. Но, как оказалось, он взял под охрану строительные объекты, которые строили немцы, военный городок и склады с боеприпасами. Аудио или видеокассету я не видел. Хотя Шелудько с обеспокоенностью докладывал о развивающейся обстановке. Приходилось заниматься и обменом заложников, хотя и не все нам удавалось, как хотелось.

— Чья была инициатива вывоза ингушей – жителей Северной Осетии в Назрань?

— Это была инициатива самих людей. Они были с неукрытыми, раздетыми детьми. Это дело было добровольное, и никто тогда не ставил это под сомнение. Охраняли мы их вначале в чистом поле, потому, что у многих домов уже не было, и сами люди понимали, что небезопасно оставаться там. Бывали случаи, когда родственники пострадавших осетин пытались прорваться к ингушам со злыми намерениями, поэтому мы задерживали таких лиц и передавали их милиции. Поэтому оставлять людей в местности, где действовал осетинский батальон, было опасно.

— Если исходить из этого, то надо понимать, что осетинский батальон действовал уже как бандформирование и надо было принимать соответствующие меры?

— Да, но если бы я знал, где он находится и были бы у меня силы против БМП, гаубиц. Я уже говорил, нужно было не менее дивизии, чтобы все это дело остановить. Внутренние войска России такими силами не располагали. Это дело остановилось стихийно. Я ставил вопрос о недостаточности сил перед Хижой.

— Были ли противники разъединения противоборствующих сторон, и с чьей стороны они были?

— Я считаю, что осетинское руководство склонялось к методу «чистки» территории, начиная от Галазова. Он видел задачу этой «чистки» в последовательном разоружении от дома к дому, а это означало, что людей нужно вытеснять.

С прибытием в регион министра обороны Грачева П.С., министра безопасности Баранникова В.П и министра внутренних дел Ерина В.Ф. они приняли решение выдвинуть силы вперед, внутренним войскам очистить Назрань от вооруженных людей, изымать оружие. Я понял, что при тех силах, которые имелись, эта задача неосуществима. Для того чтобы «вычистить», надо знать, что такое блокирование населенного пункта, какова должна быть плотность блокирования войсками, сколько необходимо для этого сил. Я тут же дал команду начальнику штаба войск Дубиняку, чтобы он провел соответствующий расчет о потребности сил и средств для проведения операции. Я не помню, какие цифры были доложены мне впоследствии, но мне запомнилось, что эти цифры были внушительными и нереальными, это сотни бронетранспортеров, тысячи людей. Причем, задача ставилась только внутренним войскам. У министра внутренних дел Ерина В.Ф. по этому вопросу своей позиции не было, он молчал. Возглавлял все министр обороны Грачев П.С.

— Грачеву не докладывали при Вас обстоятельства гибели десантников?

— Нет, не докладывали.

— Известно ли Вам что-либо о соглашении, достигнутом между командиром десантного полка и представителями ингушей о том, чтобы приостановить ввод войск, ночью не проникать в село, дожидаться представителей Ингушской Республики решить вопрос о сдаче оружия в районе Дачного, Чермена, где впоследствии погибли десантники?

— Командира этого десантного полка я знаю. Командир грамотный, но действовал он в ночное время, и когда он подошел к Чермену, где должен был блокировать, прозвучали выстрелы, открыли огонь. Получился ответный огонь по окраинам Дачного и Чермена. Потом ему из разведроты доложили, что потерялась одна боевая машина. Они начали движение, и по ошибке разведрота вышла на Черменский круг. Безусловно, в той ситуации надо было выдвигаться более компактно, и никаких действий не предпринимать. Во время выдвижения ночью шли доклады, что очень плотный огонь, плотнее чем в Афганистане. Где-то в первом часу ночи, в день выдвижения, мне поступило сообщение о докладе командира десантного полка о том, что якобы произошло столкновение с неизвестными бронесилами. По телефону связался с Чиндаровым. Он мне заявил по телефону, что ведет тяжелый бой. Я спросил, какие у него потери, на что он мне сказал, что данных о потерях у него нет. Я тут же из штаба связался с Назранью, но оттуда мне сообщили, что никаких бронесил они не наблюдали. Они мне также сообщили, что в Назрани находится один заблудившийся экипаж десантников в целости и сохранности. Разговаривал я по телефону «ВЧ» с дежурным каким-то, т.к. Мальцева на месте не было. Я позвонил Чиндарову и сообщил ему о потерявшихся десантниках в Назрани. Он сразу же отрезал: «Это не мои». Но этой информации он придал значение и отреагировал на нее, я так понял. Затем на машине я приехал в штаб корпуса. Застал Чиндарова, докладывавшего обстановку в Генеральный штаб по телефону. Разговаривал с командующим ВВС России, просил авиационной поддержки. Ему, в свою очередь, сообщали, что поднимают на подмогу самолеты с ряда аэродромов. Я еще удивился масштабам этой поддержки. Вообще-то я немного обижен на Чиндарова, т.к. он необъективен в оценке своих действий и ведет себя несолидно. Например, по Чермену я с ним условился, что он блокирует Чермен, а я ввожу туда полк внутренних войск. Но полковник Барсуков, командир полка, несколько задержался из-за неприбытия представителя из Назрани. Так вот, на совещании с тремя министрами Чиндаров стал склонять войска, что, мол, вот Барсуков опоздал со своим полком на 5 или 10 минут. Я считаю, что он поступил несолидно, т.к. эти 5-10 минут ничего не решали. В целом, я считаю, что все задачи, которые выполняли внутренние войска и армия, были согласованны, но на практике эта согласованность не всегда получалась в части усиления силами и средствами внутренних войск со стороны армии. Это может подтвердить и Хижа, когда он ставил задачи усиления внутренних войск.

— Применялись ли боевые возможности военной авиации в конфликте?

— Авиация применялась ГКЧС для разведки ситуации, применялись штурмовики, может быть, для облетов.

— А тот факт, что авиация бомбила Чермен, Донгарон, Дачное, Вам эти факты неизвестны?

— Нет, такие факты мне неизвестны. О стрельбе из гаубиц в этих населенных пунктах или по ним, слышал. Как раз речь шла о тех гаубицах, которые были захвачены Тезиевым в июле месяце.

— Нами допрошены военные летчики, которые показали, что они с вертолетов отбомбили. Это было 3 ноября 1992 года…

— Мне об этом ничего неизвестно. Никаких ударов с воздуха не планировалось и о применении не докладывалось. Единственно мною принимались решения на разведку, и эти задания выполнялись авиацией МВД и в последний день двумя вертолетами Вооруженных сил. У меня было три экипажа, которые летали, как только погода позволяла.

— Что Вы можете показать о переговорах, которые проводились 1 ноября 1992 г. в штабе дивизии между осетинами и ингушами?

— Нет, об этих переговорах сказать ничего не могу, т.к. в них я участия не принимал.

— Василий Нестерович, допрошенный по настоящему уголовному делу в качестве свидетеля генерал-полковник Филатов упрекнул Вас в том, что внутренние войска не были своевременно введены в район конфликта из-за Вашей нераспорядительности?

— Могу сказать, что генерал-полковник Филатов в конфликте однозначно занял осетинскую сторону, он усилил осетин боевыми машинами пехоты. С военного училища 11 БМП (одиннадцать) передал. При встречах он (Филатов) никогда ни в чем меня не упрекал.

— Каким образом принималось решение о вводе войск в Ингушскую Республику?

— Я не присутствовал там, где принималось это решение. Оно мне доводилось министром обороны Грачевым, прибывшим в республику еще вместе с двумя «силовыми» министрами, я говорил Грачеву, что нецелесообразно это делать. Надо наводить порядок в Осетии, но сил и средств для этого нет. Тогда Грачев меня спросил: что я отказываюсь выполнить приказ. Я ответил, что не отказываюсь, но считаю эго делать нецелесообразно из-за отсутствия сил и средств. Этот разговор происходил в присутствии Ерина и Баранникова, но мой министр молчал.

Когда мне однажды утром доложили, если не ошибаюсь, это было 4 ноября 1992 года, что принято решение о вводе десантников до границы с Чечней, я написал рапорт об отставке и принес его министру Ерину. Причем, при подаче рапорта я сказал Ерину, что надо все это вовремя остановить, иначе могут возникнуть очень тяжелые последствия.

— Какова была причина подачи Вами рапорта об отставке?

— Я указал две основные причины. Первая – это мое несогласие с вводом сил в Ингушетию. Вторая причина – необъяснимое прекращение комплектования внутренних войск, выполняющих свои обязанности на пределе возможностей. Не стал расписывать другие причины, связанные с отношением к войскам. Еще я написал письмо тогдашнему секретарю Совета безопасности Российской Федерации Скокову Ю.В. с изложением своих взглядов на проблемы внутренних войск.

— Объясните, как оказалось возможным, что буквально за 3-4 часа практически обе войсковые группировки, Моздокская и Владикавказская, были выведены из строя и не только выведены, а разоружены, захвачены техника, люди.

— В Моздоке была не группировка, а заслон был разоружен на третий день. Стало это возможным в результате того, что в той ситуации такая форма службы, как дежурство на КПП, изжила себя. И надо было также посты, как, например, Черменский КПП, расформировать и отводить. Но они остались. Решение об уводе должен был принять прежде всего командир того заслона, где возникла угроза разоружения при скоплении людей у поста. Такое право командиры имеют при угрозе захвата. Тем более что я инструктировал командиров полков, при возникновении таких ситуаций как поступить.

— Были ли у Вас данные о том, что военнослужащие на постах находились в нетрезвом состоянии?

— Да, такие данные бывали. Такая информация, мне помнится, поступала от ингушской стороны, что военнослужащие бывают на постах в нетрезвом состоянии. По каждому случаю мы проводили служебное расследование.

— А вот когда перебрасывали войска на границу с Чечней, и там на территории Сунженского района есть станица Ассиновская, но в эту станицу войска не были введены, с чем это было связано?

— Не могу сказать.

— В рапорте об отставке Вы указали две причины, побудившие Вас к этому, имеются ли еще какие-либо причины?

— Есть еще и другие причины. Это и лицемерие руководства по отношению к войскам. Я не хочу назвать кого-либо конкретно. Внешне вроде бы демонстрировалась забота о войсках, а на деле многие жизненно важные вопросы войск оставались без разрешения. К написанию рапорта никто меня не принуждал, меня к этому принудила ситуация на коллегии министерства внутренних дел о состоянии войск и перспективы в связи с обстановкой, связанной с призывным контингентом. Я сказал, что если не удастся как-то решить вопрос с призывным контингентом, то внутренним войскам надо отказаться от выполнения ряда возложенных на них задач.

— Не могли бы Вы конкретизировать свой ответ о несогласии с вводом войск в Ингушскую Республику?

— Я не соглашался с этим решением по двум позициям: первая и главная позиция – это нереальность плана из-за отсутствия сил и средств. Задача ставилась изъять все оружие в Ингушетии, а это означало подворные осмотры, обыски. В отношении осетинской стороны такие задачи не ставились.

— 2 ноября 1992 года в Назрани состоялось заседание Чрезвычайного комитета Ингушской Республики под руководством Богатырева, и в одном из решений этого комитета указывалось о производстве отхода вооруженных формирований ингушей. Что для Вас означает понятие «вооруженное формирование ингушей»?

— Сказать, что у ингушей были серьезные формирования, я еще раз повторяю, что такими данными не располагал. Да, мы поражали огневые точки ингушей, но чтобы их действия носили организованный, масштабный характер, я не могу сказать.

— Охарактеризуйте как военный специалист вооруженные формирования югоосетин.

— Когда югоосетин сняли с позиций и уже провожали домой, я послал понаблюдать за ними, когда они прощались уже и пришли в Верховный Совет, и Галазов их благодарил за действия, и могу сказать, что это был усиленный батальон, насчитывавший примерно 300 человек. У них было в пределах 30 БМП и БТРов. Теперь не помню, кого я направлял наблюдать за югоосетинами. Непосредственно оценить действия югоосетин не могу, но по отзывам и докладам действовали они наиболее жестоко.

— В свое время было подписано распоряжение Хижи за № 2, и там присутствовал генерал, который докладывал руководству Временной администрации о том, что со стороны осетинского ополчения, вооруженных формирований югоосетин допускались многочисленные факты мародерства, ненадлежащего обращения с мирным населением, Вам что-либо известно об этом?

— Когда уже югоосетины уезжали, то мне приходилось слышать, что они отличались жестокостью, что огонь вели на поражение ураганный, не выбирая цели.

— Когда поступили сведения о том, что в Северной Осетии в боевых действиях принимают участие боевики из Южной Осетии, почему не ставился вопрос о перекрытии путей из Юго-Осетии?

— Там есть одна основная дорога из Южной Осетии – это переход через Рокский перевал. Но когда я случайно встретил Тезиева, о чем говорил выше, и поговорил с Кантемировым, который заверил, что его люди контролируют перевал, то этот вопрос не вставал. Речь шла о том, чтобы выдворить из республики югоосетинских боевиков.

Но еще раньше североосетинские власти умышленно сняли наш контроль с Рокского перевала. Помню, я находился в Карачаево-Черкесии, и мне доложили, что задержан моим подразделением грузовик со взрывчаткой. Я срочно связался с Кантемировым и потребовал, чтобы он принял меры к разбору этого факта. Но когда приехал через три дня во Владикавказ и стал узнавать, какие меры приняты по этому факту, то оказалось, что ни взрывчатки уже нет, ни людей, которые занимались этим фактом. Кантемиров на мои вопросы по этому поводу отделался лишь общими рассуждениями, что он, мол, поручил разобраться. Посты с Рокского перевала были сняты, когда у нас начались конфликты с южными осетинами. После ввода в Южную Осетию так называемых миротворческих сил посчитали нецелесообразным держать в дальнейшем посты у Рокского перевала. На южном портале Рокского туннеля нас сменили югоосетины, а на северном – североосетинская милиция.

— А Вы с Дзуцевым Бибо как-то поддерживали контакт?

— Да, я его пригласил, когда мне сказали объединить это дело, и потребовал, чтобы он мне дал сведения о своих силах и средствах. Во-первых, он с трудом явился, мы дважды его ждали, и он не пришел, не хотел подчиняться, потом все-таки прибыл. Он принес явно заниженные данные, не соответствующие тем, что мы видели реально. Где-то сведения о том, что у него около 100 человек. А потом он вообще не хотел подчиняться объединенному командованию, потому что ему я поставил задачу обеспечить охрану жизненно важных объектов южного направления. Но его там, по-моему, и не было.

— Поступали ли жалобы от ингушей на действия российских войск?

— Да, поступали такие жалобы из Назрани об артобстрелах.

Из «Доклада «О массовых нарушениях прав граждан ингушской национальности в Российской Федерации 1992-1995 гг.» Ингушского «Мемориала», Назрань-Москва, 1996 г. С 255 – 294