Пресс-секретарь воюющего на стороне Украины чеченского добровольческого батальона имени Шейха Мансура Ислам Белокиев на днях стал фигурантом четвертого по счету уголовного дела. Его подозревают в участии в вооруженном конфликте на территории иностранного государства в целях, противоречащих интересам России. Предыдущие три уголовных дела против Блокиева заведены из-за высказываний о войне. «Фортанга» поговорила с ним о причинах сотрудничества с батальоном, будущем Ингушетии и нынешней войне.
Начало войны и поездка в Украину
— Как ты попал в батальон имени Шейха Мансура?
— После начала полномасштабного вторжения в Украину, я начал говорить об этой теме. Записывал интервью с Джамбулатом Сулеймановым, с другими людьми, а потом подумал, что одно дело записывать что-то из Польши, где я живу, а другое поехать на войну и увидеть все своими глазами. Посчитал, что люди будут лучше воспринимать это.
У меня были знакомые ребята в составе батальона и они мне предложили приехать. На границе было очень сложно с загранпаспортом РФ, я где-то семь часов простоял на КПП. Со мной был Анзор Масхадов и еще один человек, их пропускают, а меня нет (смеется). Потом пограничники связались с СБУ и все-таки меня впустили. Я вообще не собирался становится пресс-секретарем. Мне это предложили через пару месяцев, потому что у меня есть аудитория, а батальону нужен был человек, который связан с медиа. Согласился и понеслось.
— Тебе платят за эту работу?
— Нет конечно. Но было бы неплохо (смеется).
— Не страшно ли с такой работой?
— Я не раз был на передовой, хотел непосредственно бои заснять. Это была моя цель. Но, к сожалению, я не могу все выкладывать. Нужно, чтобы прошло 3-4 месяца для публикации. Я снимал ролики непосредственно на передовой, что-то из этого выложил, но работа в основном информационная. После того, как я стал спикером, в основном работаю со СМИ. Со мной связываются журналисты для комментариев, я сейчас должен быть голосом и лицом батальона.
— Как вообще пришел к блогерству и работе в медиа?
— Я начал этим заниматься в 2020 году. Тогда в Чечне при странных обстоятельствах погибла девушка Мадина Умаева. Мне стало ее жалко, я записал видео на эту тему. Я увидел в этом много несостыковок. А потом оказалось, что в этом деле были замешаны «кадыровцы». После этого я начал записывать видео постоянно. Первые ролики не содержали критику в адрес властей. Потом уже начал замечать, что они везде врут и понеслось.
Где воюют ингуши в Украине
— Где прошло твое детство? Где учился?
— Я учился в Грозном, в Ингушетии в Барсуках, это все до 2004 года. В том году мы семьей приехали в Польшу, мне было 14. Там я и закончил школу.
— Большая у тебя семья?
Мы с матерью вдвоем, нет ни братьев, ни сестер. Я не женат, в активном поиске. (смеется).
— Почему у тебя фамилия мамы, обычно кавказцы носят фамилию отца?
— Когда мы выезжали из Ингушетии в Польшу, мне надо было быть в паспорте матери, а так как моя мать с отцом были разведены уже достаточно давно, мне поменяли фамилию и сделали новые документы на фамилию матери. А до этого в школе, я был по отцовской фамилии. У меня отец — чеченец, а мать — ингушка.
— Раз уж заговорили о национальности, некоторые чеченцы не считают ингушей — отдельным народом. Какое у тебя по этому поводу мнение?
— Я считаю, что когда-то чеченцы и ингуши были одним народом, но впоследствии разделились. И сегодня можно их считать как два полноценных народа.
— Ты хорошо пишешь и в целом в общении чувствуется интеллект. К сожалению, очень часто кавказские мужчины пренебрегают учебой.
— Не помню, чтобы в Чечне или Ингушетии девочки были двоечницами или плохо учились. В основном да, это к мальчикам относится. Я всегда подчеркиваю, что девушки и женщины больше хотят учиться и развиваться, но из-за тотальной безработицы им сложно себя найти. Женщины могли бы дать развитие региону, но этого не происходит из-за кризиса образования, экономики и тд. У мужчин та же ситуация, но у них чуть больше «возможностей» — могут в спорт пойти или силовые структуры.
— А с чем ты связываешь отсутствие желание учиться у мужской части населения?
— С отсутствием перспектив.
— Расскажи об ингушах, чеченцах, которые воюют на стороне Украины.
— На стороне Украины сегодня воюют вайнахи («наши люди» в переводе, общее самоназвание народов, которые говорят на родственных нахских языках, — Прим. ред.). Естественно, они заряжены не только идеей защиты Украины, но и освобождения Кавказа от гнета России и ее имперской политики. Этих людей много, среди них есть чеченцы, ингуши, дагестанцы, карачаевцы, представители других народностей. К сожалению, у ингушей нет своего отдельного батальона, как у чеченцев или дагестанцев. Ингуши, как правило разбросаны в других частях. Они есть в Крымском батальоне, в батальоне шейха Мансура, в ВСУ. Кто-то приезжает из Европы, кто-то служит по контракту, некоторые — на добровольных началах, как в нашем батальоне.
Сдача в плен ВСУ: не расстреляют и помогут
— Как принятый ГД РФ закон об ужесточении наказания скажется на желании людей сдаться в плен. Какие шансы у пленных выжить и есть ли у российских военных шанс перейти на сторону Украины?
— В плен можно попасть двумя способами: либо во время боев, либо добровольно. Например, ты изначально не хочешь воевать. Таких сегодня немало. В первом случае тебя либо обменяют, либо осудят как оккупанта, который пришел на чужую землю воевать за бессмысленную и неоправданную политику Кремля.
Во втором случае все зависит от договоренностей. Это вопрос переговоров и здесь нужны люди, через которых можно говорить с ВСУ и которым они доверяют. И здесь вполне подходит батальон Шейха Мансура, он вполне может выступить переговорщиком, тем более, что мы друг друга понимаем. Например, у меня отец чеченец, мать ингушка. Мы друг друга понимаем, у нас общие традиции, религия, культура, одна традиция и менталитет и люди одного народа, если грубо говорить. Мы могли бы стать гарантом безопасности для тех ингушей или чеченцев, которые готовы сдаться в плен. Бывает, что на линии фронта находятся 100 человек и из них пятеро хотят сдаться. Здесь сложность в том, что им нужно уйти от своих, а те их могут застрелить в спину. Потом надо пройти минные поля и войти в доверие ВСУ. Это очень сложный процесс, но он выполним. Все зависит от настроя и решимости ребят, которые хотят сдаться в плен.
— Ты можешь быть этим посредником?
— Я могу договориться. Мы можем организовать этот разговор, потому что ВСУ тоже заинтересованы в этом. Лучше взять добровольно в плен этих 5-10 человек, чем с ними воевать. Надо просто нужно прийти к общему знаменателю и договориться. Если они доказывают, что не хотели воевать, то их не сажают. Им просто дают место, где они могут спокойно жить.
— Воевать им не надо?
— Все зависит от договоренностей, каждая ситуация индивидуальна. Если я буду на 100% уверен в ингуше, который хочет перейти на нашу сторону, то предпочту, чтобы он был со мной рядом, чем где-то просто так жил. Здесь вопрос именно доверия, если оно слабое, то людей не сажают, но и дальше с ними не сотрудничают.
— А что будет с их семьями? Можно ли рассчитывать, что их семьи смогут присоединиться к ним?
— Не могу сказать об этом, все зависит от договоренностей. Если придут к такому согласию, что семью тоже вытаскивают, то да. Если человек добровольно сдался и не хочет воевать, то его и обменивать не будут.
— Как относятся к пленным в Украине?
— Украинцам важно продемонстрировать миру, что они хорошо относятся к пленным. Если будут договоренности о добровольной сдаче в плен при нашем посредничестве, то их точно не тронут.
Отголоски войны в Чечне
— Помнишь ли ты войну с Чечне? Напоминает ли нынешняя ее?
— Я был тогда маленьким, находился в Грозном во время штурма в первую войну. Наш дом тогда сожгли, мы жили какое-то время в гараже. Все эти ужасы — разорванные тела, снаряды, остались в памяти. Когда я вижу украинцев, которые переживают то же самое, то могу их понять. Когда я въезжал в Украину, то увидел вереницу детей, по всей видимости, из детского дома. Они были грязные, в потрепанной одежде, в тот день еще была пасмурная погода, мне стало очень жалко этих детей. В тот день, помню, на меня нахлынули воспоминания о войне.
— Тебе не бывает страшно на войне в Украине?
— Здесь сначала была напряженность, потому что я долгое время не слышал выстрелов, разрывов снарядов, но быстро привык. Сейчас уже не замечаю. Один раз мы сидели на базе ночью и в 50 метрах от нас упали три ракеты. Был сам удивлен, что спокойно к этому отнесся.
— Ты в своих эфирах говоришь о Кадырове, критикуешь его режим. Не страшно?
— Я из-за этого был вынужден бросить учебу в университете в Польше. Я учился на социологическом и философском факультетах. Заметил там за собой слежку и пришлось оставить все. Да, это сказывается на личной жизни, приходится менять квартиры, как-то скрываться и так далее. Но это было в Польше, в Украине я чувствую себя гораздо свободнее.
— Почему выбрал именно эти факультеты?
— Они дают широкий кругозор и возможность осмыслить идеологическую сторону нашей жизни, а также то, как живут другие люди и какими категориями мыслят. С этим багажом намного легче выстроить взаимодействия с людьми другой культуры и тогда куда-то девается радикализм. Ты понимаешь, что другие такие же люди со своими проблемами, радостями и так далее. Ты перестаешь выстраивать барьеры, воспринимать многое в штыки. Наши люди часто все враждебно воспринимают, но я считаю, что надо расширять кругозор.
Будущее Кавказа
— Каким ты видишь будущее Кавказа?
— Я вижу его независимым на 100% от России. Потому что РФ ничего не вкладывает в развитие Кавказа, мы ничего хорошего от них пока не видели, лишь горе и слезы. Она всегда лишь только использовала эти территории, народности, я уже не говорю о том, что Россия жителей Кавказа истребляла на протяжение сотен лет. Нас убивали и мы ничего хорошего от России не видели, а видели лишь горе, слёзы и поражение. И это не только две российско-чеченские войны, это и 92-й год в Ингушетии, когда до этого Ельцин наобещал и его знаменитое выступление: «Салам Алейкум ингуши!». Мы видели, что случилось. Впереди шли российские войска и танки, а позади шли националисты, которые убивали и пытали ингушский народ. Народ, который пережил многие страдания, вместе с чеченцами и другими народностями Кавказа ссылку, когда погибло более половины населения. И ведь у многих ещё живы родственники, которые прошли через это: через 92-й год, и две российско-чеченские войны и ссылку 44-го года. Мы всё это прожили, мы слышали это от наших бабушек и дедушек. Поэтому я не вижу ничего общего с Россией. Она нам ничего не даёт, а лишь только забирает.
Я вижу Кавказ процветающим с бесплатной медициной, равным образованием для мальчиков и девочек, технологиями, развитой медициной, инженерией. Женщины и мужчины должны иметь возможность работать на различных должностях в политике, экономике, образовании. Я думаю, что мы можем быть развитыми как европейские страны.
— Это будет демократическое государство/конфедерация государств?
— Думаю, на Кавказе должна быть демократия в соответствии с нашим менталитетом и культурой. У нас есть свои ценности и особенности. Наш строй должен быть выстроен полностью под нашу культуру и мировоззрение, в том числе в соответствии с исламом.
— Но ведь культура, мировоззрение, традиции непостоянны. Что было приемлемо 10 лет назад, может быть неприемлемо сейчас или наоборот.
— Да, это меняется, но так происходит везде. Это естественный процесс. Просто есть определенные ценности, которые находятся вне времени. Например, у Платона был мир идей, который не зависит от мира физического, то есть он стоял где-то в стороне. В моем понимании любая система должна выстраиваться с учетом данных ценностей. Так как если, что хорошо, а что плохо решает лишь сам народ, могут возникнуть какие-то проблемы.
— Но у людей ведь должен быть выбор?
— Да, но даже самое демократическое государство ограничивает свободу людей. Нужно создать правильную конституцию, в соответствии с Исламом. Допустим, я не приемлю те же расстрелы на улице или похищения невест только из-за того, что это какие-то традиции.
— Что думаешь о репрессиях в отношении ингушских политзаключенных?
— Не исключено, что их всех посадили из-за скорой войны в Украине. У меня есть теория, что тема с земельными вопросами была создана по двум причинам: разделение и стравливание людей на Кавказе и выявление потенциальных лидеров Ингушетии и их посадки. Любая война планируется долго и сроки лидерам протеста связаны именно с их влиянием на общество. Ведь они могли вывести людей против войны и мобилизации, но сейчас некому это делать.
— А если бы не было земельного соглашения и митингов, они бы все выступили против войны в Украине?
— Возможно и нет, но сейчас они бы это сделали. Возможно, на тот момент некоторые из них действительно верили, что с Россией можно выстроить диалог. Мы это видели в изречениях Ахмеда Барахоева, которого я очень сильно уважаю. Хотя я и не согласен с его позицией, но вижу в нем человека, который верил, что это власть пойдет на встречу и будет справедливой. Но он, как и многие люди, до него просто просчитался. Он не понял, что Россия — это враг. Думаю, сейчас они поняли кто их враг. Но я и сейчас верю в протестный потенциал ингушей. Если начнутся протесты, первыми они будут там.
Сейчас земельный вопрос не самый главный, наших людей убивают, похищают и порабощают. Это не то время, когда нам нужно спорить о землях, эти вопросы сами по себе разрешились бы, если бы не было России, это все ее инициатива. Я верю в протестный потенциал ингушей и что люди, которые сейчас сидят по надуманным делам, смогут возглавить общество. Очень надеюсь, что они обретут свободу и молюсь за это.
Беседовала Изабелла Евлоева
