31 октября отмечается скорбная дата – начало осетино–ингушского этнополитического вооруженного конфликта в 1992 году.. Он продолжался в течение недели на территории Пригородного района Северной Осетии и части Владикавказа. В результате погромов, разрушений и убийств, по официальным данным, погибли 490 ингушей и 118 осетин.
В Ингушетии большинство жителей считает этот конфликт, по сути, геноцидом. В 1994 году парламент республики постановил, что имела место насильственная депортация ингушского населения с территории Северной Осетии, этническая чистка Пригородного района и Владикавказа. Конституция Ингушетии гласит, что возвращение политическими средствами незаконно отторгнутой территории и сохранение целостности республики — важнейшая задача государства.
«Люди наладили связи и стараются жить в мире и согласии»
После событий 29-летней давности ингушские беженцы из Пригородного района долго не могли вернуться в свои дома. С течением времени часть из них возвратилась. Однако по-прежнему там осталось много заброшенных домов и пустых участков. Один из возвращенцев Магомед Матиев рассказал «Фортанге», что в 1992 году со своей семьей был вынужден уехать в Ингушетию. Брат и отец остались. Они попали в заложники и спустя 10 дней их удалось выкупить. Отец Магомеда умер 14 лет назад, а брат скончался в прошлом году от последствий коронавируса.
«Мы вернулись в 2003 году в Пригородный район и проживаем в селе Куртат. Восстановили свое домовладение. Ингушских семей в селе довольно много – около 170. Примерно столько же осетинских. Что касается межэтнических отношений, то раньше они были натянутыми. Но потихоньку люди наладили связи, адаптировались. Начали друг к другу привыкать. Бывают и конфликтные ситуации, бытовые споры, скандалы. Какие-то политические моменты переносят на нетерпение, усобицу, религиозное, национальное направление. Возможно, есть силы, которые пытаются этим воспользоваться. Но крупных распрей не было», — рассказал Магомед Матиев.
Он отметил, что жители селения Куртат, как ингушской, так и осетинской национальностей в основном работают на земле и стараются жить в мире и согласии. Важно не идти на провокации, беречься от неадекватных людей. Ведь можно искру зажечь, и пороховая бочка взорвется на всем Северном Кавказе. Главный сдерживающий фактор – федеральный центр, именно он обязан следить за ситуацией, уверен Матиев.
Еще одна жительница Пригородного района Циэш Яндиева, которая после осени 1992 года все-таки вернулась на родную землю рассказала, что потеряла 27-летнего сына во время тех трагических событий. Он пропал без вести и его так и не нашли. А пять братьев и муж женщины умерли вскоре от инфарктов и инсультов.
«31 октября 1992 года нас начали бить, стрелять. Резали детей, животных, тела кидали в ямы. 4 ноября мы с семьей были вынуждены бежать в Ингушетию. В нашем селе Дачное погибли 27 человек. Вернулись обратно в 1996 году. Никаких компенсаций нам не выплачивали. Сейчас живу с младшим сыном. У меня 32 внука, 22 правнука. Пенсия маленькая, хотя я 30 лет отработала», — поделилась с нами Циэш Яндиева.
Почему ингуши не возвращаются в свои дома?
Руководитель ингушского национально-культурного центра «Даймохк» в Пригородном районе Альберт Дарбазанов считает, что в 1992 году имели место преступления, допущенные властями. Ведь погибло и пропало без вести свыше 1000 человек, а потом уголовное дело прекратили с формулировкой «отсутствие состава преступления».
«Это непостижимо, в голове не укладывается. Столько человек погибло и пострадало, а дело прекратили. То, что было в 1992 году, — стороны и официальные власти по-разному трактуют события. Многие называют это этнической чисткой, геноцидом ингушского народа. Я склонен не вызывать противоречивые чувства с разных сторон. Осетины говорят, что ингуши коварно ночью напали. Ингуши говорят, что пострадали только они. Однако 80% погибших и пропавших – это именно ингуши», — сказал Дарбазанов.
По официальным данным, общее число ингушских вынужденных переселенцев составило 70 тысяч человек. На сегодня в Северной Осетии живут около 27-28 тысяч ингушей. В том числе в селении Майский, которое не было затронуто событиями почти 30-летней давности.
«Возникает вопрос: почему ингуши не возвращаются в свои дома?» – спрашивает Дарбазанов. И отвечает: «Во-первых, выросло новое поколение, рожденное уже в Ингушетии. Большая часть не связывает свою судьбу с местом проживания предков. Во-вторых, отсутствуют гарантии безопасности. Поножовщина и стычки между осетинами и ингушами происходят достаточно регулярно. Но если виновник — представитель осетинской национальности, то власти его, как правило, уводят из-под удара правосудия. Пострадавшие ингуши видят безнаказанность, информация эта передается, и многие не возвращаются на свою родину, они не хотят ставить под риски свои семьи. Если бы власти пресекали национальную вражду, то люди боялись бы конфликтовать».
В Северной Осетии проживают полторы — две тысячи ингушей студенческого возраста. Но в осетинских вузах пару лет назад училось всего 10 ингушей. Ответ снова идентичный – люди не чувствуют себя в безопасности, поэтому одни молодые люди уезжают, другие просто не поступают в осетинские вузы, считает общественник. По его словам, уезжают и молодые семьи – у многих нет земли, работы.
«У нас также не получается решить вопрос раздельного обучения. Плохо, что дети учатся в разных школах. Такое происходит в селении Чермен, где существуют по отдельности осетинская и ингушская школы. К сожалению, власть не поощряет совместное обучение», — подчеркнул Дарбазанов.
Вопросы интеграции
Ингушский общественный деятель, адвокат Калой Ахильгов считает, что самый главный вопрос на сегодня касается того, что подавляющее большинство людей не могут вернуться в места прежнего проживания. Вторая неразрешенная проблема – создание условия для тех, кто проживают в Пригородном районе Северной Осетии.
«Есть определенная позиция, по которой люди получили денежные средства, и значит им не полагается возвращаться. Такой подход выглядит архаичным, ибо полученные деньги – это лишь часть компенсаций за утраченное имущество, которое выплатило государство как виновник конфликта почти 30-летней давности. Сколько ингушского населения работает, сколько человек учится в вузах из 28 тысяч проживающих в Пригородном районе и части Владикавказа? Очень мало, что говорит об отсутствии культурной и прочей интеграции», — считает Ахильгов.
По его мнению, «это очень плохо и может привести к последствиям, которые мы пережили в 1992 году». «Потому что отсутствие интеграции, рабочих мест, социальной обеспеченности приводит к взаимному отторжению. На этот момент государство должно обратить особое внимание. Что касается вопроса юрисдикции, то его необходимо решать уже с учетом численности живущих и возвращающихся туда людей. Но все-такие главные задачи – снятие социальной напряженности и возможность возврата ингушей в места своего проживания», — отметил адвокат.
В течение нескольких лет, сразу после конфликта, Генеральная прокуратура РФ попыталась объективно разобраться в обстоятельствах возникшего вооруженного противостояния двух соседних народов. В ходе кропотливой работы следствие установило, что ситуация резко обострилась в результате накопленных ошибок в урегулировании этого вопроса со стороны центральных органов власти.
Фортанга публиковала показания, данные следователю по особо важным поручениям Генеральной прокуратуры РФ Костареву В.Е. участниками этнической чистки ингушей во Владикавказе и Пригородном районе Северной Осетии в октябре-ноябре 1992 года (г. Москва, май-июнь 1993 г.) и справку Генпрокуратуры РФ об обстоятельствах возникновения осетино-ингушского вооруженного конфликта, его развития и роли в нем федеральных органов власти и управления, составленную старшим следователем по особо важным делам при Генеральной прокуратуре Российской Федерации, старшим советником юстиции В.Е. Костаревым в 1993 году.
